...сумеречный котенок...
Название: Пока не расцвела сакура
Автор: katya_neko ([email protected])
Фэндом: Saiunkoku Monogatari
Бета: нет
Пейринг/Персонажи: Сейран, Шурей, Шока, Рьюки, Джуусан-химе, Шуе, Койю, Рьюшин, Рейшин, Юри-химе, триплет Ран, Сейран/Шурей, легкое Рьюки/Шурей, легкое Рьюки/Джуусан-химе, Рейшин/Юри-химе, Шока/Шокун
Жанр: романс, приключения
Рейтинг: PG-13
Состояние: закончен
Описание: написан по заявке, которая разбудила во мне шиппера-маньяка=3
Посвящение: Okini-chan как заявителю и товарищу-шипперу XD
Предупреждение: 145 страниц чистого текстаXD выставлять где угодно, но только с этой шапкой. Помните о нежной душе автора и копирайтах.
Пока не расцвела сакура
Пролог. Часть 1-2.
Часть 3. О марионетках и кукловодахЧасть 3. О марионетках и кукловодах
Они ждали ее возвращения, мрачные, неподвижные и одинаковые, словно статуи в императорском саду. Чувствуя на себе пронизывающий взгляд трех внимательных пар глаз, Джуусан-химе невольно натянула поводья и вздрогнула, когда лошадь, послушная ее движению, резко остановилась. Девушка помотала головой и энергично спешилась, стараясь избавиться от довольно противного предчувствия чего-то нехорошего.
Стараясь не отрывать взгляда от земли, она уставилась на три пары элегантных, дорогих туфель, краем сознания отмечая, что вкус у братьев ничуть не изменился. Казалось бы, даже серебряные застежки, ярко выделявшиеся на темно-синем фоне, гордо блестят, наполненные сознанием собственного достоинства.
Справа от нее раздался взволнованный звонкий голос, и девушка с облегчением перевела взгляд на торопливо бегущего к ней молодого конюха. Простой, общительный юноша, он создавал приятный контраст со сражающей наповал величественной аурой ее братьев.
- Джуусан, - холодный и строгий голос одного из братьев все-таки заставил ее поднять глаза и встретиться взглядом с не менее холодным взглядом глубоко-синих, почти черных глаз. Кажется, это был Юки, хотя она никогда не могла с полной уверенностью отличить его от двух других братьев, так, как это делала ее милая, непосредственная, жизнерадостная невестка.
- Нии-сама, - покорно отозвалась принцесса, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому в отдельности.
Где-то, в бледно-розовой дымке далекого детства, глубоко внутри нее все еще жило стремление стать ближе к своей теперь единственной семье. Когда-то, будучи жизнерадостным и дружелюбным ребенком, она пробовала их различить, и тянула маленькие ручки к их высоким, отстраненным фигурам, пытаясь подружиться. Но, столкнувшись с безразличием, принцесса сдалась и отступила. Образы Юки, Цуки и Ханы слились в Сетсуну и стали для нее единым целым - недостижимым, равнодушным, властным и циничным.
- Ты пахнешь лошадьми, - пренебрежительно бросил Юки. Два других брата по-прежнему хранили молчание.
- Просто удивительно, - пробормотала Джуусан и, передав поводья конюху, побрела к гарему. Каждый шаг давался с большим трудом, все больше и больше девушке хотелось просто повернуться, вскочить на верную лошадь и ускакать вдаль, за покрытый тонким слоем снега горизонт.
Услышав и узрев такую (весьма неподобающую для принцессы семьи Ран) дерзость, старший из братьев слегка приподнял идеальной формы бровь, но решил промолчать и лишь отступил в сторону, позволяя сестре пройти внутрь. Дверь за ними закрылась с легким стуком, отозвавшимся в ушах девушки грохотом собственного сердца.
Ее новые покои (которые состояли из спальни, ванной и множества других, совершенно бесполезных, по ее мнению, комнат) были светлыми, безукоризненно чистыми и просторными, но на Джуусан снова нахлынули ощущения чего-то злобного, древнего, грязного. Щедро расписанный картинами потолок давил на нее, и девушка, не в силах больше выносить его тяжести, опустилась на одно колено, сложила руки перед собой и ровным голосом произнесла несколько запоздавшее приветствие.
Цуки и Хана кивнули, и Юки начал озвучивать официальный, явно продуманный до мелочей монолог. Джуусан-химе не нужен был конец его речи, чтобы разглядеть истину, скрывавшуюся за изящными, витиеватыми фразами. Для клана Ран был необходим прочный союз с императорской семьей. Соответственно, нужен был наследник. Скованная, словно оковами, данным несколько лет назад обещанием, девушка могла только соглашаться, молча подчиняясь воле старших братьев. Непокорный, мятежный дух, который не смогли сломить никакие преграды и испытания, все еще жил в ней, побуждая ее взбунтоваться, но тут же место возмущения занимало врожденное чувство справедливости: она дала обещание и она обязана сдержать его. Она сама выбрала эту судьбу, уничтожив все пути отступления одним взмахом клинка, со свистом разрубившего вышитую золотом повязку.
Юки, отбросив высокопарный тон, еще раз повторил про потребность в наследнике, и девушка гневно закусила губу, вспыхнув. Они относились к ней, как к одной из своих породистых чистокровных кобылок, только и способных на то, чтобы смирно стоять в стойлах и жевать охапки свежей соломы!
Старший из братьев изящным жестом фокусника вытащил из широкого рукава тонкий веер и, стремительно раскрыв его, спрятал за щедро украшенной бисером тканью тонкую улыбку. Оказывается, их маленькая единокровная сестра выросла в достойную принцессу клана Ран. В ясных, ярко-синих глазах под полуопущенными ресницами бушевало пламя ярости, вызванной задетым самолюбием, но девушка все еще умудрялась сохранять кроткий вид. Похоже, что маска, надежно скрывавшая эмоции, была их семейной чертой.
Джуусан была принцессой и воином. Тактичная, веселая, ироничная; в один момент она могла вести светские беседы и вышивать, очаровывая членов благородных семей своей женственностью, в другой – рыбачить и стремительно скакать верхом, в третий – безжалостно сражаться и убивать. Под мягкой, снисходительной оболочкой скрывался стальной стержень. Неудивительно, что ей больше нравилось защищать людей и сходиться в схватке с противником, чем быть чьей-то безмолвной, бесправной женой.
Что ж, они предоставят ей эту столь желанную возможность.
***
Оставив братьев и гнетущую аляповатость гарема позади, Джуусан стремительным шагом направилась к покоям императора.
В ее голове вихрем кружились мысли, настороженность мешалась с недоумением, недоумение мешалось с радостью. Мир вокруг нее, подобно великолепно отлаженному механизму, двигался навстречу будущему, но девушке казалось, что время и события больше не подвластны ее контролю, собственная судьба выскальзывала у нее из рук и, словно песок в часах, сочилась между пальцев – неясная, неуловимая, неукротимая.
Девушка вздохнула и свернула в длинный коридор, освещенный двумя десятками красиво мерцавших в полумраке масляных ламп. С высоких стен, покоряясь мистической игре света, на нее загадочно смотрели бесконечные портреты императорской династии. В чертах некоторых правителей легко проглядывалось сходство с Рьюки: тонкие черты лица, одинаковый разлет бровей, прямой нос, тонкие губы. Завершал галерею огромный потрет Сэнки – блистательного императора, который принес своим людям как благополучие, так и горе, отец Рьюки, отец принца Сейена. Братья не многим походили на него: Рьюки унаследовал лишь золотисто-медовые глаза, Сейен – Сейран - редкий серебристый цвет волос. Она никогда не видела лица матери бывшего принца, но слышала, что та была невероятно красивой и умной женщиной. Ее ребенок, унаследовав лучшие черты родителей, стал гордостью императорского двора: его отличали незаурядный ум, необычайная ловкость и редкостная красота. К несчастью, приближенные к императору не выносили превосходства, и принц, допустив роковую ошибку, был изгнан из дворца.
Джуусан-химе не знала, что случилось с Сейеном позже – в те несколько лет, когда он был скрыт от остального мира, но интуитивно догадывалась, что ссылка оставила большой след на его личности. Врожденный благородный, великодушный взгляд на мир подернулся дымкой беспомощности, отчаяния и бессильной злости. Тот светлый, идеальный образ старшего брата, который хранил и лелеял в памяти Рьюки, уступил место новому – на первый план выступило плохо скрываемое высокомерие. Сердце бывшего принца закрылось, он замкнулся в себе и с крайней настороженностью относился к людям. Защитный механизм породил двуличие, но, тем не менее, такой контраст завораживал – темная гордыня легко уступала место теплой нежности и пониманию. Сейран был одним из тех редких, но ярких, словно звезды, людей, которыми невозможно не восхищаться. Но, окруженные вниманием, поклонением, такие люди всегда остаются одинокими. И поэтому она прекрасно понимала его желание защитить Шурей и Рьюки – единственных людей, которые, хотя и совершенно по-разному, видели его таким, каким он был на самом деле. Именно его доброта и любовь к ним позволили ей увидеть истинного бывшего принца. Именно преданность – безусловная, глубокая, непоколебимая – давала ей надежду на то, что они смогут когда-нибудь найти общий язык. Несмотря на возникшую между ними холодность, у них была одна общая черта. Защищать – и для принцессы Ран, и для принца Сейена - было все равно, что жить или дышать. Они делали это естественно и бездумно.
Но она не думала, что им придется столкнуться так скоро и так неожиданно. Она все еще не могла поверить последним фразам, которые произнес ее старший брат, прежде чем отпустить ее непринужденным взмахом красочного веера, пламеневшего золотой вышивкой в его руке. Телохранитель – о лучшей должности она и мечтать не могла, особенно в свете последних событий и тяжелых, пустых бесед, в которые она была безвозвратно вовлечена. Но почему личную охрану не поручили Сейрану? Несомненно, Сетсуна знал, кто скрывается под маской ставшего довольно знаменитым капитана императорской армии. Но братья также должны были прекрасно понимать, что бывший принц никаким образом не причастен к покушениям… Недоверие или снова хитро сплетенные замыслы и заговоры, в которых ее братья, к сожалению, были великими мастерами? В любом случае, Сейрана на этот раз назначили расследовать покушения, а ее – защищать императора, и она никак не могла отогнать от себя впечатление, что их поставили на некое подобие гигантской шахматной доски, где и принц, и принцесса были лишь марионетками в опытных руках невидимого игрока.
***
Уголок шелкового (о, как же она не любила все шелковое!) покрывала мягко прошуршал по покрытому роскошным восточным ковром полу, и Джуусан-химе, остановившись перед императорским ложем, уставилась на свои босые ноги. Ее ступни почти полностью утопали в мягком ворсе, но почти невесомая текстура ковра не спасала от холода, впрочем, как и накинутое на плечи по-королевски пурпурное покрывало. Принцесса поспешила забраться на огромную кровать и, сев посередине, подтянула к груди ноги. Так свернувшись в клубочек, она могла хоть чуть-чуть отпугнуть преследовавший ее, леденящий кожу озноб.
Простиравшаяся вокруг нее почти бесконечная голубая поверхность простынь казалась ей безмятежным, безграничным морем, и девушка на секунду закрыла глаза, вспоминая родную провинцию - морскую провинцию Ран. Многие из воспоминаний были горькими и нежеланными, но грусть исчезала, стоило ей освежить в памяти счастливые минуты, проведенные с Шуе и Дзином. Эти минуты были полны смеха, ласкового ветра и сияющего солнца. Именно тогда она научилась сражаться и полюбила лошадей. И ни за что она не променяла бы эти успокаивающие воспоминания на кажущуюся тишину и идиллию роскошного дворца. Но волей судьбы и согласно договору ей придется войти в императорскую семью, а значит, ей уже не убежать из тонких, почти невидимых, но цепких сетей гарема.
Она посмотрела кровать. Именно на этой кровати должен был появиться будущий наследник престола.
Ей не хотелось признаваться даже себе самой, но она была неуверенна, была напугана. Сомнение маленькими, но острыми коготками скреблось внутри, не замолкая ни на миг, и ее природное жизнелюбие отступало перед всепоглощающей растерянностью.
На мгновение она утратила оптимизм в отношении этого уже неизбежного для нее замужества.
И именно этот момент выбрал Рьюки, чтобы появится перед ней.
Не замечая гостьи, император буквально влетел в комнату и, проследовав от двери до зеркала, изобразил что-то вроде пчелиного танца. Принцесса проследила за ним глазами. Не отрывая взгляда от гладкой поверхности, Рьюки улыбнулся своему отражению и что-то промурлыкал себе под нос, явно вспоминая встречу с Шурей. Пытаясь загнуть обратно улыбку, которая так и норовила выскользнуть через уголки ее губ, Джуусан-химе чинно сложила руки на коленях и наставительно произнесла:
- Счастливый правитель – благословение для империи. Если в его мыслях царит мир, а на душе легко, его сердце, не обремененное страданиями, будет открыто для народа и готово для прощения.
Рьюки подпрыгнул на месте, неуклюже развернулся, чудом избежав падения, охнул, покраснел, и, не в силах больше сдерживаться, Джуусан рассмеялась, с удивлением прислуживаясь к живым, солнечным ноткам собственного голоса.
Безуспешно пытаясь погасить румянец, выступивший на его щеках, император изумленно заморгал и вгляделся в то, что на первый взгляд казалось большим пурпурным шаром из переплетенных покрывал. Тем не менее, если хорошенько присмотреться, можно было заметить темную головку, блестящие ярко-синие глаза и выглядывающие из-под покрова тонкие ступни ног.
- Джуусан-химе?
Девушка обезоруживающе улыбнулась, подползла к краю кровати и, опустив голые ноги на пушистый ковер, выпрямилась. Даже босая, с распущенными волосами, одетая в костюм для верховой езды, Джуусан воплощала в себе образ принцессы. Гордо откинутая голова, спокойный разворот плеч, уверенная осанка – все в ней дышало благородством. Накинутый на плечи шелковый кусок ткани казался мантией, достойной лишь королевы. Вместе с накатившей волной тоски к Рьюки пришло осознание того, что, в отличие от Шурей (вечно серьезной, милой, самоотверженной Шурей), Джуусан легко может занять место императрицы, не сломившись под тяжестью удушливо-сладкой атмосферы дворца.
За его спиной раздался застенчивый, стыдливый голос одной из служанок, и, кинув мимолетный взгляд на его застывшую, окаменевшую фигуру, Джуусан сорвалась с места, летящим шагом в вихре одежд и блестящих волос скользнула мимо и отвлекла внимание робкой прислуги на себя, попросив чая и свечей. Ее энергичный голос постепенно растворил сковавшую тело всколыхнувшуюся горечь, и Рьюки, сделав неуверенный шаг вперед, опустился на колени перед маленьким столиком, на котором уже стояли серебряные изящные чашечки – часть его любимого сервиза.
Некоторое время они молча прихлебывали чай, и чем дальше тянулась эта тишина, тем более озадаченным и растерянным становился Рьюки. Безмолвие отнюдь не импонировало его характеру, но слова и мысли ускользали из уставшего за день, изможденного сознания. Из колеи выбивала также безучастность обычно живой, общительной принцессы, с которой всегда можно было найти общий язык и интересную тему для разговора. Отчаявшись выловить из той суматохи идей и образов, в которую превратился его бедный рассудок, искорку осмысленной, разумной мысли, Рьюки отвел взгляд в сторону. И тут ему на глаза попался забытый резной ящичек со знакомым узором.
Вышивка. Идеальный способ скоротать время.
Услышав его просьбу, принцесса сначала изумилась, потом неуверенно сузила глаза, на секунду задумалась, но предложение не отклонила. Зная неуступчивый характер девушки, Рьюки ни на секунду не сомневался, что его вызов будет принят, и с нетерпением ждал минуты, когда он сможет показать свое мастерство. В конце концов, он еще не встречал никого (кроме Шурей, естественно), кто превзошел бы его в этом искусстве. Даже идеальная во всем Шусуй не смогла стать достойным соперником. Без всякого сомнения, не сможет и Джуусан. Принцесса была бойкой и неусидчивой – не лучшие черты для тонкой, требующей тщательности работы. В конце концов, ее любимым занятием было вовсе не рукоделие, а верховая езда и рыбалка.
Тонкая нить легко и привычно ложилась на белоснежную, безукоризненно гладкую ткань, и мысли императора вновь ускользнули вдаль. Он впервые осознал и был поражен, насколько легко (во всяком случае, без видимых затруднений), взяла на себя сидящая напротив него юная принцесса отнюдь нелегкие обязанности Шусуй.
В задачи Джуусан входили не только хлопоты по хозяйству, которые и так были настоящей головной болью: девушка должна была следить за работой каждой из девушек-прислужниц, обучать новеньких, встречать гостей и ухаживать за императором. На ее плечах лежали также и такие задачи, о которых знал лишь император и его советники. Она была глазами и ушами императорского дворца, ведь вся челядь должна была отчитываться перед ней – от мальчишки-конюшего до императорского врача. Незаметные и угодливые, слуги были повсюду, а значит, знали порой гораздо больше, чем их благородные господа. Правитель использовал ходившие по дворцу слухи на пользу своему правлению, и история насчитывала немало предотвращенных, благодаря такой тактике, покушений на жизнь императора и его семьи.
Волей судьбы Джуусан должна была покинуть идеально подходившую ей должность и переехать в гарем, но, несмотря на это, слуги по привычке приходили за помощью и советом именно к ней. В итоге, девушка по-прежнему, хоть и неофициально, стояла во главе императорского хозяйства. И Рьюки отчетливо сознавал, что если дворцовая дисциплина еще не развалилась на мелкие беспомощные кусочки, то это была заслуга именно тринадцатой принцессы, а не его, императора, который все еще не смог найти ей достойную замену.
Джуусан сделала последний аккуратный стежок и с любопытством подняла глаза на сидящего напротив молодого человека. Рьюки сосредоточенно хмурился и в задумчивости покусывал нижнюю губу, что делало выражение его лица до забавного серьезным и надутым. Склонив голову набок и спрятав улыбку, принцесса подождала, пока он закончит свою работу, и, обратив на него выжидательный взгляд, приготовила свою работу, сложив руки на коленях. Рьюки с плохо скрытой аурой превосходства усмехнулся и, посчитав до трех, вытянул вперед завершенный шедевр. Джуусан, искренне, по-доброму улыбнувшись, повторила жест.
Нет, решил Рьюки. Все-таки, в чем-то она в корне отличалась от Шусуй. Ее вышивка была идеальной: на белоснежном фоне ткани трепетно раскрыл свои блестящие синие лепестки казавшийся живым ирис, каждый стежок плотно прилегал к своему соседу, очерчивая образцовый контур, по краю вышивки шла темно-фиолетовая нить. Император был готов поклясться, что на изящных, хрупких лепестках дрожали прозрачные капельки росы.
Видя приунывшее лицо будущего мужа, принцесса решила взять инициативу в свои руки.
- Сыграем в шахматы?
Тут императору повезло гораздо больше. По натуре резкая и непоседливая, Джуусан ходила быстро и порой не до конца продумывала ходы. Все ошибки девушки кое-как покрывала природная сообразительность, но тут, в смысле логики и быстроты мышления, они оказались равны. Пока девушка обдумывала очередную тактику, Рьюки решил спросить ее о давно волновавшей его проблеме.
- Принцесса, Мы нисколько не возражаем против вашего присутствия и даже рады вашей компании, но что вы здесь делайте?
Вопрос вышел неуклюжим и, он был готов признать, даже немного неучтивым, но Джуусан лишь легко вздохнула, нисколько не обидевшись на явное отсутствие такта.
- Я удивлена, что Ваше Величество лишь сейчас спросили об этом.
Хмуря тонкие брови, девушка рассказала ему о своем внезапном назначении.
- Как странно и неудобно, - с едва скрываемым изумлением выдавил Рьюки. – Ведь это Мы должны защищать вас.
- Почему? – удивление девушки было неподдельным.
- Вы – Наша будущая жена и мать Нашего наследника, - автоматически произнес император, и Джуусан тут же с горькой усмешкой подумала, как легко этот зыбкий, пустой статус прилип к ее имени, к ее образу.
- Ах, наследника.
Комнату снова наполнила пронзительная тишина; Рьюки неловко шевельнулся и открыл рот, не в силах терпеть напряженной атмосферы. Но тут Джуусан-химе глубоко вздохнула, решительно подняла руку и сделала шаг конем, всколыхнув дрожащее пламя свечей.
- Знаете, Ваше Величество, хотя я и ношу великий титул «принцесса семьи Ран», я всего лишь внебрачный ребенок. Моя мать была из клана Шиба, клана воинов, и, нося под сердцем меня, она не могла больше оставаться под крышей своей собственной семьи. И так получилось, что я родилась в маленьком доме, посреди огромного леса, на берегу моря. Деревья в этом лесу были настолько темными и высокими, что сквозь плотные листья почти невозможно было разглядеть небеса. У нас была печка, и камин, и две комнаты – одна для меня с мамой и одна маленькая кухонька, где мама обычно готовила нам обед. Лес был таким плотным и темным, что мне иногда казалось, что мы с мамой одни в этом мире, но жизнь для меня тогда была полна счастья, которое заключалось в простых вещах: теплых руках матери и ее голосе, напевающим мне тихие слова колыбельной.
Но однажды вместо ласковых объятий и обеда меня ожидала кровь на полу и стенах, и мертвое тело моей матери, и дым. Мне было тогда всего лишь три года, и, как всякий ребенок, я не смогла принять и осознать смерть мамы. Дни и ночи, не покидая комнаты, я охраняла ее тело. Эти дня были для меня нескончаемым кошмаром. А потом появился Дзин… - и тут, словно сам звук этого имени задел в девушке какую-то глубоко спрятанную, туго натянутую струну, она осеклась и судорожно вздохнула. Она вздрогнула и вновь попыталась заговорить, попыталась сказать ему самое главное: о том, что Дзин, пожертвовав зрением, тем самым преподнес ей самый драгоценный дар. Он вновь научил ее доверять и любить, он вернул ей мужество и решительность; и за это она всегда будет благодарна. Потому что, даже теперь, когда Дзина давно нет рядом с ней, у нее есть силы идти вперед и сражаться, и жить, и радоваться жизни, и даже любить.
Но слова застревали где-то в горле и не шли наружу, превращаясь в нестерпимый комок чувств и поэтому, когда свечи, одна за другой затрепетали и погасли, принцесса сдалась и закрыла глаза, прислушиваясь к резкому завыванию ветра за покрытым инеем окном, к стуку ледяных снежинок. Похоже, ночью будет буря.
Шахматы были забыты, император потрясенно, не опуская взгляда, смотрел в ту точку непроницаемой темноты, где еще минуту назад было ее лицо.
Они были похожи. Теперь он гораздо лучше понимал многие ее поступки, ее странный противоречивый характер, ее теплую привязанность к Шуе.
Похоже, ей, принцессе одного из самых влиятельных кланов, тоже не удалось избежать трагической судьбы. Или, может быть, не удалось именно потому, что она была принцессой. Чем выше ты поднимаешься, тем крепче обвиваются вокруг твоего запястья невидимые, но невообразимо крепкие нити неутомимого кукловода, именуемого роком. Чем покорнее ты становишься, тем более властной рукой он управляет твоей жизнью. Чем сильнее ты сражаешься, тем больнее, оторвавшись от незримых пут, падать вниз.
Но, упав на самое дно этой бездны, станешь ли ты свободным?..
Часть 4. Снежная буряЧасть 4. Снежная буря
С бледно-оранжево-розовых небес на алебастровую землю медленно спускались сумерки. Кружащиеся у его ног снежинки мягко светились призрачным белым светом. Казалось, снег не только падал вниз, покрывая тонким, серебристым слоем стылую почву их сада, но и, отрицая все законы природы, взлетал обратно в небеса, словно души тех, кто ушел в небытие и нашел вечный покой.
Молочно-белые ледяные пушинки жалили чувствительную кожу его рук и запястий, крепко сжимающих меч.
Глубоко вздохнув, он бросился вперед – невидимые, безликие противники, танцуя, ускользнули вдаль, слились с бриллиантовой снежной пылью, белесым горизонтом. Он отвернулся от бессловесных силуэтов, меч со свистом описал дугу – и Сейран перешел к следующему упражнению.
Призрачные соперники, на которых обрушивались уверенные удары Каншо, постепенно приобретали черты людей из багряного, цвета пламени прошлого, его сознание рисовало ненавистные лица заклятых врагов.
Этот иллюзорный, полный химер мир отличался какой-то особой, присущей только ему, ядовитой пленительностью, и меч в его руке, тяжесть и холод которого были странно успокаивающими, становился единственной связью с реальностью. Меч - и голос девушки, неподвижно стоящей на пороге их дома.
Шурей зябко повела плечами и прислонилась к двери, пытаясь согреть дыханием оледеневшие пальцы. Безжалостный мороз забирался под одежду, заставляя дрожать и сжиматься в комочек, но ей не хотелось возвращаться под теплую крышу протопленной кухни.
Наблюдать за тренировками Сейрана стало для нее почти традицией. Он упражнялся каждый день, не обращая внимания на погоду, старательно отрабатывая каждое движение, каждую позу, каждую атаку. Его безупречная техника позволяла каждому жесту выглядеть изящным и непринужденным, придавала каждому шагу грациозную бездумность.
И сейчас, атакуя и защищаясь, Сейран с головой погрузился в воображаемый поединок. Одетый лишь в тонкую льняную рубашку с закатанными до локтей рукавами, он, тем не менее, не казался замерзшим или дрожащим. Несмотря на вложенные в упражнения усилия, его лицо оставалось бледным, в глазах читались сосредоточенность и отрешенность. Иногда это пугало Шурей – ей казалось, что Сейран отдаляется от реальности, забывает обо всем, видит лишь ему понятные образы, миражи. В такие моменты девушка, ухватившись за любую причину (неважно, выдуманную или реальную), звала его обратно в дом.
Услышав укоризненные нотки в знакомом, звонком голосе, Сейран медленно опустил меч и повернулся к девушке – серебристые волосы мягко скользнули по плечам. В тихих сумерках наступающей ночи его одетая в белое фигура светилась на фоне бархатистого, медленно падающего на землю невесомого снега. Неспешно кивнув, юноша склонился к лежащим на земле темным ножнам, и меч, в последний раз сверкнув отполированным боком, скрылся в них, ознаменовав конец тренировки.
На улице становилось все холоднее, и Шока, не в силах больше выносить холода огромной столовой, решил поужинать на теплой, ярко освещенной кухне. Шурей, привыкнув к зимнему распорядку, быстро накрыла на стол, и в помещении, после нескольких мгновений хлопотливой суеты, установилась уютная тишина.
Тщательно прожевав последний кусочек изумительного тушеного мяса, Шока со стуком положил палочки на миску и поблагодарил дочь, которая только ласково улыбнулась в ответ.
- Сейран, Шурей, я позаботился о каминах в ваших комнатах. Оденьтесь как можно теплее и не забудьте достать дополнительные одеяла.
Сидящие напротив него молодые люди синхронно вздрогнули и бросили на главу дома мимолетные нервные взгляды. Если камины зажигал Шока, их могло ожидать что угодно, вплоть до пожара в собственных спальнях.
- Спасибо, папа, но как же твоя комната?
- Сегодня я хочу вернуться во дворец.
Шурей озабоченно нахмурилась, но не удивилась. Отец часто уходил на ночь, чтобы побыть наедине со своими архивами. Но, к сожалению, эта привычность так и не смогла избавить ее от лишних волнений.
Бросив последний взгляд на светящиеся беспокойством глаза дочери, Шока плотно закрыл дверь и направился к воротам. Ворота протяжно застонали, соревнуясь с воем внезапно разыгравшегося ветра. Снег, морозная пыль, небо, земля, низкие постройки — все перемешалось в бешеном танце стихии. Шока отметил яростные нотки в этом исступленном завывании. Нужно поспешить. Судя по всему, ночью всех ожидает большая, грозная снежная буря.
***
Шурей проснулась ночью от гневного воя ветра. Наверное, с севера надвигался шторм. Уже похолодало, а будет еще холоднее.
Прижав озябшие ноги к груди, девушка свернулась в клубочек и стала терпеливо ждать, пока желанное тепло вернется в застывшие конечности. Ветер неустанно стучался в окно, пробегали секунды, проходили минуты, а ей становилось только хуже. Мороз пробирал уже до костей, дополнительные одеяла давили на грудь, мешая дышать, ей казалось, что у нее начинают мерзнуть даже зубы. Проведя в страданиях пару мгновений, девушка не выдержала и рывком сбросила с себя все покрывала, тут же пожалев об этом. Студеный воздух сразу вцепился ледяными пальцами в неприкрытые ночной рубашкой ноги, гулявший по комнате ветер проворно забрался под хлопчатобумажный тонкий ворот. Стылый пол обжег ступни и Шурей, подскочив от пронзительного, неприятного ощущения, бегом добралась до камина.
Но и возле печки ее ожидали лишь неприветливая прохлада, холодные камни и застывшие черные угли. Видимо, отец, боясь повторить свою ошибку (которая в прошлую зиму чуть не превратила их особняк в пылающий факел), положил в специально приготовленное углубление слишком мало дров.
Ничего не поделаешь, придется провести эту ночь на теплой кухне, завернувшись в самое мягкое из зимних одеял.
В полной темноте, осторожно положив ладонь на деревянную стену, Шурей медленно пошла по узкому коридору, ведущему в другое крыло особняка. Несмотря на то, что вокруг нее царил непроглядный мрак, память услужливо рисовала в воображении знакомые рельефы и повороты. Повернув в очередной раз, Шурей замедлила опасливые, внимательные шаги - деревянная стена под рукой потеплела. Перед ней, проникая сквозь дверную щель, купался в мягком покрове тьмы бледный, слабый, красноватый лучик света.
Комната Сейрана была благословенно нагретой, в камине томно светились, подмигивали волшебным алым оттенком угли. Шторы на окнах были плотно закрыты, что создавало атмосферу уюта и безопасности. Переступив за порог и погрузив одеревеневшие ступни в спасительно тепло, девушка уже не смогла найти в себе силы вернуться в холодную, неприветливую изморозь коридора. Игнорируя неприятное покалывание в медленно, но верно оживающих конечностях, девушка подошла к кровати. В неярком свете камина можно было разглядеть переплетенные в бессвязный комок зимние одеяла и свернувшегося под ними Сейрана.
Теперь подгоняемая растущим любопытством, девушка тихо подобралась еще ближе и чуть заметно улыбнулась при виде взъерошенной серебристой головы, мирно лежавшей на невысокой подушке. Сейран спал на боку, подложив под голову руку, уткнувшись носом в теплую, мягкую поверхность собственной ладони. Ворох одеял ритмично поднимался и опускался в такт его ровному дыханию, темно-серые, длинные ресницы спокойно лежали на его щеках. Шурей замерла, слегка наклонившись над его безмятежной фигурой, завороженная непривычной, мирной картиной, слегка завидуя непринужденному комфорту его сновидений.
Но в следующую секунду Сейран зашевелился, и девушка, вздрогнув, отпрянула назад. Повинуясь воспитанному в нем годами тренировок воинскому инстинкту, юноша мгновенно напрягся, ожидая атаки, и настороженно приоткрыл серо-зеленые, потемневшие глаза. Одна из прижатых к груди рук метнулась в сторону стоящего около изголовья меча. Узнав стоявшую возле кровати девушку, Сейран медленно, мягко выдохнул и удивленно моргнул, освобождаясь от усыпляющих остатков дремы.
- Госпожа Шурей?
Не спеша, в каскаде растрепанных серебряных прядей, глухо шуршащих одеял и спутанных простыней, Сейран приподнялся на локте и совершенно по-детски сонно потер слипающиеся глаза кулаком. И в это мгновение – бессознательно беззащитный, ребячливо-очаровательный - он был так похож на Рьюки, что Шурей пораженно заморгала, в который раз отмечая сходство императора с другом. Пытаясь вытеснить умилительный образ из памяти (вряд ли бы Сейран обрадовался, узнав, что она считает его трогательным), девушка торопливо рассказала другу о том, что привело ее в эту комнату.
Не сводя с ее, одетой лишь в ночную рубашку, дрожащей фигуры внимательных глаз, Сейран выслушал ее. Потом, не говоря ни слова, встал с кровати, подошел к шкафу, служившему ему гардеробом, и начал там сосредоточенные поиски. Сбитая с толку его действиями, Шурей молчала и лишь переступала с одной босой ноги на другую, уставившись на широкую спину друга. Через несколько минут, окончательно озадаченная, Шурей уже было открыла рот для вопроса, но тут Сейран наконец повернулся к ней, воодушевленным жестом фокусника выудив из глубины шкафа штаны и рубаху. Потом протянул аккуратно сложенную стопку ей.
- Госпоже, наверное, холодно, - вежливо заметил он, указав на ее босые ноги.
Шурей, слегка покраснев, взяла одежду. Сейран тактично отвернулся к камину и начал ворошить мерцающие угли.
Девушка, украдкой бросив взгляд в его сторону, на мгновение прижала вещи к своему лицу и улыбнулась. Пусть старая, во многих местах перешитая, но эта одежда пахла мылом и родниковой чистотой, была теплой и удобной. С тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, она стала носить одежду своей матери. Но раньше, холодными зимними вечерами, она всегда ходила к Сейрану за дополнительной одеждой. И он привычно протягивал ей вещи, из которых сам уже вырос или которые были настолько ветхими, что годились только для сна.
Год за годом, она медленно росла – из маленького непоседливого шарика энергии, которого он терпеливо одевал, превращалась в жизнерадостную девочку, а потом в неуклюжего подростка, а Сейран все также заботливо закатывал ей вечно длинные рукава. Были времена, когда она за зиму так привыкала ходить в теплых рубашках и штанах, что весенние платья казались ей неудобными и плохо греющими.
Шурей быстро стянула через голову собственную ночную сорочку и надела вещи Сейрана. Наверняка, сейчас эта одежда была мала ему, но девушка опять утопала в льняной ткани и терялась в длинных рукавах и штанинах. Кое-как подвернув штаны, Шурей окликнула друга. Тот окинул ее позабавленным, шутливым взглядом ясных глаз и, взяв ее ладонь в свою большую, немного мозолистую руку, бессознательно начал закатывать не в меру длинный рукав. Шурей, опустив ресницы, с теплой улыбкой смотрела, как, покорная умелым движениям, исчезает, слой за слоем, ткань.
Отпустив ее, теперь выпущенную на свободу из льняного плена, левую руку, Сейран подошел к кровати и аккуратно расправил простыни. Шурей, недолго думая, нырнула под зимнее одеяло, еще хранившее жар его тела, и зажмурилась, наслаждаясь благословенным теплом.
Сейран ласково усмехнулся и легонько, словно перышком, провел кончиками пальцев по ее горящей щеке. Девушка довольно, по-кошачьи зажмурилась, но тут юноша выпрямился и развернулся, слегка повернув к ней все еще освещенное мягкой улыбкой невероятно красивое лицо.
- Вы спите здесь, а я пойду в вашу комнату. Наверняка, если достать еще одно дополнительное одеяло, будет не так холодно.
Шурей моргнула. К тому моменту, когда к ней, наконец, вернулся дар речи, Сейран успел радостно пожелать ей спокойной ночи, окончательно развернуться и сделать широкий шаг по направлению к двери.
Но тут в его рукав отчаянно и решительно вцепились тонкие пальцы.
- Сейран! Ни за что на свете!
В ответ на ее бурный всплеск возмущения раздался лишь знакомый тяжелый вздох, традиционно возвещавший начало столкновения мнений и точек зрения. К счастью, Шурей знала: на этот раз у нее есть все козыри, чтобы выиграть очередную дуэль здравого смысла и не поддающихся логике эмоций.
- Я здесь гость и пользуюсь твоим гостеприимством, - привела девушка первый аргумент.
- Я не против. К тому же, вы моя госпожа. Я изначально пользуюсь гостеприимством вашей семьи, - парировал он.
Шурей нахмурилась.
- Мы можем спать вместе.
- Нет,- твердо возразил Сейран, пытаясь освободить рукав. Девушка, теперь до слез раздосадованная его упрямством (воистину достойным императорского осла!), усилила железную хватку на мягкой ткани.
- Почему? Я ведь часто спала с тобой во время этих ужасных летних гроз!
За окном, словно в подтверждение ее слов, дико взвыл и застучал в окно неутихающий ветер. Сейран, отчаявшись сбежать, присел на корточки перед кроватью, так, что их глаза теперь были на одном уровне.
- Но, госпожа, это было два года назад.
Что-то в его взгляде, напряженном, серьезном, заставило Шурей неловко покраснеть, но девушка, не сдавшись, продолжала хмуро смотреть ему в глаза, уверенная, непоколебимая. Несколько секунд они совершенно по-детски играли в игру «кто кого переглядит». Ни одна из сторон не желала сдаваться.
- А если я все-таки сейчас уйду?
- Пойду за тобой.
- Будем мерзнуть вместе? – саркастически изогнул светлую бровь юноша.
И проиграл, потому что девушка, в буквальном смысле не моргнув глазом, ни на секунду не задумавшись, решительно, резко кивнула.
Сейран, больше не отыскав в запасе спасительных аргументов, молча и обреченно капитулировал. Мрачно обогнув кровать, он осторожно залез под одеяло, и, сохраняя дистанцию между собой и донельзя довольной победой Шурей, придвинулся к краю.
Девушка умиротворенно опустила голову на подушку и закопошилась, устраиваясь удобнее. В какой-то момент их колени соприкоснулись – молодые люди замерли. Потом улыбнулись, осознав комичность ситуации. Они оба любили свернуться в клубок во время сна и, зная это, Шурей не сомневалась, что проснется, лежа на другом боку, в объятиях друга. Если бы не туманившая сознание дымка сна, она наверняка бы поразилась своим мыслям. Но сейчас Шурей хотелось одного: засыпая, купаться в нежности родной улыбки, родного голоса, родного лица…
Некоторое время они спокойно, безмятежно смотрели друг на друга, потом юноша слегка отвернул голову и закрыл глаза.
***
Буря продолжалась всю ночь. Старый дом стонал и скрипел, крепостью стоя против гнева снежной бури. Не успокаиваясь, бушевал за окном ветер, не переставая, стучались в стекло острые снежинки.
И не удивительно, что, в конечном итоге, тем, что разбудило Шурей, была не ярость урагана, не стоны деревянных стен, не треск огня в камине, - это была невероятная, всепоглощающая, пронзительная тишина. Тишина разливалась в студеном воздухе, пряталась по углам, была почти ощутимой.
Шурей несколько раз медленно открыла и закрыла глаза, прогоняя поволоку сна. Потом нехотя пошевелилась и тут же замерла, вспомнив события вчерашнего вечера. За окном тусклым, усталым светом зарождалась заря. Спина девушки была крепко прижата к теплой груди, которая мерно поднималась и опускалась в такт глубокому, ровному дыханию. Сейран все еще спал: его ритмичные вдохи и выдохи смешно шевелили волосы у нее на затылке, одна рука крепко обнимала ее за талию, другая лежала поверх одеяла, совсем близко от ее лица.
Ох, и ее голова лежала на предплечье друга.
Забавно. За все эти годы, которые они прожили бок о бок, они никогда не просыпались в одной кровати, хотя Сейран часто убаюкивал ее в детстве, утешал после смерти матери и успокаивал во время наводящих ужас летних гроз. Но всегда уходил перед самым рассветом, чтобы не смущать ее. И она всегда просыпалась в недоумении, сонно размышляя, куда делся мягкий источник комфорта и спокойствия.
«Сейран гораздо теплее меня», - с удивлением отметила про себя Шурей, еще крепче прижимаясь к другу. Тот беспокойно, поверхностно вздохнул, его пальцы, лежавшие на одеяле, пошевелились и снова замерли. Девушка осторожно скосила глаза на его лицо, но юноша, успокоившись, вновь погрузился в мирную утреннюю полудрему.
Взгляд Шурей переместился к его правой руке. У него были очень красивые руки. Изящные, элегантные кисти, тонкие, длинные пальцы… Руки отнюдь не слуги, руки благородного господина, руки принца. И одновременно руки воина, шершавые, покрытые мозолями – следами неустанных тренировок. Девушка вытянула рядом с его ладонью свою – и удивилась, насколько большой и сильной выглядела ладонь лежавшего рядом мужчины по сравнению с ее хрупкой, изящной ладошкой. Рядом с ним она могла быть кем угодно – принцессой, другом, государственным служащим или простой девушкой. И она обожала это чувство уверенности, рожденное в его присутствии. Он был ее убежищем.
Шурей слегка нахмурилась – вдоль его костяшек шел тонкий, почти незаметный, неровный шрам. Сколько бы она не ломала голову, она не могла вспомнить, откуда он взялся. Шрам был странный – было очевидно, что рана нанесена не мечом; меч, рассекая кожу, оставляет ровную, плавную линию пореза.
Озадаченная, девушка, забыв о своем нежелании разбудить друга, притянула его руку ближе к своим глазам, чтобы внимательнее рассмотреть поврежденную кожу. Она уставилась на шрам и в какой-то момент с пронзительной отчетливостью осознала: это были следы чьих-то зубов. Девушка легонько провела по прерывистой поверхности старых укусов подушечкой большого пальца, в ее сознании, медленно начала зарождаться догадка. Воспоминания о длинных, бессонных ночах, проведенных за книгой, нетерпении, переходящем в раздражение и гнев, о злости на собственное бессилие…
Но тут позади нее внезапно раздался голос Сейрана, низкий и сонный.
- Щекотно...
Ее рука замерла, но осталась на месте.
- Сейран, ты проснулся?
- Только что… - несвязно пробормотал он и зевнул, забрав у нее свою плененную ладонь.
Шурей разочарованно разжала пальцы.
- Прости, что разбудила. Спасибо за то, что приютил меня.
Сейран вяло покачал головой, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя сонную негу и странную апатию. В голове настойчиво стоял гнетущий, неприятный туман, глаза болели. Своевольные руки, игнорируя заспанный голос разума, инстинктивно сжались вокруг его госпожи – главного источника тепла и комфорта. За окном поднималось по-зимнему немощно-бледное солнце, но он готов был лежать в постели целый день, свернувшись калачиком и зарывшись носом в мягкие волосы Шурей…
Нет. Он должен встать. Сейчас.
Юноша приподнялся на локте и аккуратно переложил голову девушки со своего предплечья на подушку, заработав недовольный взгляд светло-карих глаз.
- Я должен пойти и… - начал объяснять он. В его голове привычно начал формироваться список утренних обязанностей.
Но Шурей, не позволив Сейрану пуститься в длинные рассуждения, снова схватила его ладонь и прижала их переплетенные пальцы к своему укутанному в одеяло животу. Он замер, неуверенно опустив на девушку взгляд. Та твердо ответила ему своим.
- Мне сейчас так тепло! Если ты уйдешь, мне тоже придется вставать.
- Но…
- Ты правда хочешь сейчас, проваливаясь по уши в снег, идти к колодцу?
- Нет, - через мгновение почти простонал он, живо представив беспощадно колющий мороз и скользкий, покрытый щедрым слоем снега порог их особняка.
- Отлично! – радостно воскликнула Шурей, заботливо укутывая друга одеялами. – Давай поспим еще немного, хорошо?
Подоткнув заблудившийся уголок шерстяного покрывала, девушка довольно зарылась лицом в его плечо и счастливо вздохнула, закрывая глаза:
- Сейран.
- Хорошо, - он машинально погладил темную голову девушки, ощущая под пальцами шелковую структуру длинных волос.
Он знал: ее любимым временем года была зима. Между дождливой, ненастной, слякотной осенью, временем сбора урожая и свежей, прохладной весной, зима была долгожданным отдыхом для всех работающих людей. Конечно, с другой стороны, зима была тяжелым испытанием: мороз, стужа, снежные бури, вьюги. Даже ведро колодезной воды иногда становилось недостижимой целью. Каждое утро трава покрывалась скользким инеем, иногда снег на дорогах был настолько глубоким, что приходилось срочно мастерить снегоходы. Каждую ночь приходилось топить камины – горький, сизый дым обволакивал крыши домов и спускался вниз.
Но он не мог не признать, что зима обладала своим непреодолимым притяжением. С наступлением холодом звезды становились ярче, черное небо – необъятным. Облака, гонимые ветром, были необыкновенно пушистыми, редкое солнце едва светило - нежно и деликатно. После снегопада грязная земля становилась прекрасно-белоснежной. Снежинки, мягко падая вниз, казались невесомыми, кружевными перьями. Сейран, улыбнувшись, вспомнил красивую, мудрую сказку, которую впервые услышал из уст Шокун.
Тогда, пятнадцать лет назад, сломленный и сокрушенный, он лежал на чистом, чужом, непривычно мягком матрасе и безучастно смотрел на людей, который зачем-то спасли его, уже ни на что не пригодную, жизнь. Невероятно красивая, похожая на сказочную принцессу женщина суетилась, тихо охая над его ранами, бережно перевязывала бесконечные порезы, вывихи и переломы. Около нее, не сводя с раненого незнакомца больших, завороженных карих глаз, сидела хрупкая трехлетняя малышка. Борясь с неотступной болью и тошнотой, он тогда сосредоточился на ее детском, ломком голоске, бесчисленное количество раз спрашивающем, не ангел ли он, упавший к ним с небес. Шокун только мелодично смеялась в ответ на невинные вопросы ребенка. У ангелов, говорила она, за спиной растут огромные, легкие, ослепительно-белые крылья. И снег, который, кружась, каждой зимой радует всех добрых людей своей кроткой красотой, - это на самом деле потерянные ангелами перышки. И наверняка один из посланников божьих в поисках своих потерянных перьев заблудился среди облаков и упал на землю, растеряв последние остатки своих прекрасных крыльев. Потом, спустя недели и месяца, Шока с улыбкой вспоминал об «истинном происхождении» Сейрана и вместе с женой легко поддразнивал хмурого, молчаливого подростка, ссылаясь на его серебристые волосы, светлые глаза и «личико херувима». Спустя годы этот беззаботный, нежный, полный любви смех стал одним из его драгоценных воспоминаний.
Да, зима была беспощадной, была жестокой. Но вместе с тем, лишь зимним утром можно было забыть о работе и бесконечных проблемах и поспать подольше, завернувшись в теплое, уютное одеяло.
Автор: katya_neko ([email protected])
Фэндом: Saiunkoku Monogatari
Бета: нет
Пейринг/Персонажи: Сейран, Шурей, Шока, Рьюки, Джуусан-химе, Шуе, Койю, Рьюшин, Рейшин, Юри-химе, триплет Ран, Сейран/Шурей, легкое Рьюки/Шурей, легкое Рьюки/Джуусан-химе, Рейшин/Юри-химе, Шока/Шокун
Жанр: романс, приключения
Рейтинг: PG-13
Состояние: закончен
Описание: написан по заявке, которая разбудила во мне шиппера-маньяка=3
Посвящение: Okini-chan как заявителю и товарищу-шипперу XD
Предупреждение: 145 страниц чистого текстаXD выставлять где угодно, но только с этой шапкой. Помните о нежной душе автора и копирайтах.
Пока не расцвела сакура
Пролог. Часть 1-2.
Часть 3. О марионетках и кукловодахЧасть 3. О марионетках и кукловодах
Они ждали ее возвращения, мрачные, неподвижные и одинаковые, словно статуи в императорском саду. Чувствуя на себе пронизывающий взгляд трех внимательных пар глаз, Джуусан-химе невольно натянула поводья и вздрогнула, когда лошадь, послушная ее движению, резко остановилась. Девушка помотала головой и энергично спешилась, стараясь избавиться от довольно противного предчувствия чего-то нехорошего.
Стараясь не отрывать взгляда от земли, она уставилась на три пары элегантных, дорогих туфель, краем сознания отмечая, что вкус у братьев ничуть не изменился. Казалось бы, даже серебряные застежки, ярко выделявшиеся на темно-синем фоне, гордо блестят, наполненные сознанием собственного достоинства.
Справа от нее раздался взволнованный звонкий голос, и девушка с облегчением перевела взгляд на торопливо бегущего к ней молодого конюха. Простой, общительный юноша, он создавал приятный контраст со сражающей наповал величественной аурой ее братьев.
- Джуусан, - холодный и строгий голос одного из братьев все-таки заставил ее поднять глаза и встретиться взглядом с не менее холодным взглядом глубоко-синих, почти черных глаз. Кажется, это был Юки, хотя она никогда не могла с полной уверенностью отличить его от двух других братьев, так, как это делала ее милая, непосредственная, жизнерадостная невестка.
- Нии-сама, - покорно отозвалась принцесса, обращаясь одновременно ко всем и ни к кому в отдельности.
Где-то, в бледно-розовой дымке далекого детства, глубоко внутри нее все еще жило стремление стать ближе к своей теперь единственной семье. Когда-то, будучи жизнерадостным и дружелюбным ребенком, она пробовала их различить, и тянула маленькие ручки к их высоким, отстраненным фигурам, пытаясь подружиться. Но, столкнувшись с безразличием, принцесса сдалась и отступила. Образы Юки, Цуки и Ханы слились в Сетсуну и стали для нее единым целым - недостижимым, равнодушным, властным и циничным.
- Ты пахнешь лошадьми, - пренебрежительно бросил Юки. Два других брата по-прежнему хранили молчание.
- Просто удивительно, - пробормотала Джуусан и, передав поводья конюху, побрела к гарему. Каждый шаг давался с большим трудом, все больше и больше девушке хотелось просто повернуться, вскочить на верную лошадь и ускакать вдаль, за покрытый тонким слоем снега горизонт.
Услышав и узрев такую (весьма неподобающую для принцессы семьи Ран) дерзость, старший из братьев слегка приподнял идеальной формы бровь, но решил промолчать и лишь отступил в сторону, позволяя сестре пройти внутрь. Дверь за ними закрылась с легким стуком, отозвавшимся в ушах девушки грохотом собственного сердца.
Ее новые покои (которые состояли из спальни, ванной и множества других, совершенно бесполезных, по ее мнению, комнат) были светлыми, безукоризненно чистыми и просторными, но на Джуусан снова нахлынули ощущения чего-то злобного, древнего, грязного. Щедро расписанный картинами потолок давил на нее, и девушка, не в силах больше выносить его тяжести, опустилась на одно колено, сложила руки перед собой и ровным голосом произнесла несколько запоздавшее приветствие.
Цуки и Хана кивнули, и Юки начал озвучивать официальный, явно продуманный до мелочей монолог. Джуусан-химе не нужен был конец его речи, чтобы разглядеть истину, скрывавшуюся за изящными, витиеватыми фразами. Для клана Ран был необходим прочный союз с императорской семьей. Соответственно, нужен был наследник. Скованная, словно оковами, данным несколько лет назад обещанием, девушка могла только соглашаться, молча подчиняясь воле старших братьев. Непокорный, мятежный дух, который не смогли сломить никакие преграды и испытания, все еще жил в ней, побуждая ее взбунтоваться, но тут же место возмущения занимало врожденное чувство справедливости: она дала обещание и она обязана сдержать его. Она сама выбрала эту судьбу, уничтожив все пути отступления одним взмахом клинка, со свистом разрубившего вышитую золотом повязку.
Юки, отбросив высокопарный тон, еще раз повторил про потребность в наследнике, и девушка гневно закусила губу, вспыхнув. Они относились к ней, как к одной из своих породистых чистокровных кобылок, только и способных на то, чтобы смирно стоять в стойлах и жевать охапки свежей соломы!
Старший из братьев изящным жестом фокусника вытащил из широкого рукава тонкий веер и, стремительно раскрыв его, спрятал за щедро украшенной бисером тканью тонкую улыбку. Оказывается, их маленькая единокровная сестра выросла в достойную принцессу клана Ран. В ясных, ярко-синих глазах под полуопущенными ресницами бушевало пламя ярости, вызванной задетым самолюбием, но девушка все еще умудрялась сохранять кроткий вид. Похоже, что маска, надежно скрывавшая эмоции, была их семейной чертой.
Джуусан была принцессой и воином. Тактичная, веселая, ироничная; в один момент она могла вести светские беседы и вышивать, очаровывая членов благородных семей своей женственностью, в другой – рыбачить и стремительно скакать верхом, в третий – безжалостно сражаться и убивать. Под мягкой, снисходительной оболочкой скрывался стальной стержень. Неудивительно, что ей больше нравилось защищать людей и сходиться в схватке с противником, чем быть чьей-то безмолвной, бесправной женой.
Что ж, они предоставят ей эту столь желанную возможность.
***
Оставив братьев и гнетущую аляповатость гарема позади, Джуусан стремительным шагом направилась к покоям императора.
В ее голове вихрем кружились мысли, настороженность мешалась с недоумением, недоумение мешалось с радостью. Мир вокруг нее, подобно великолепно отлаженному механизму, двигался навстречу будущему, но девушке казалось, что время и события больше не подвластны ее контролю, собственная судьба выскальзывала у нее из рук и, словно песок в часах, сочилась между пальцев – неясная, неуловимая, неукротимая.
Девушка вздохнула и свернула в длинный коридор, освещенный двумя десятками красиво мерцавших в полумраке масляных ламп. С высоких стен, покоряясь мистической игре света, на нее загадочно смотрели бесконечные портреты императорской династии. В чертах некоторых правителей легко проглядывалось сходство с Рьюки: тонкие черты лица, одинаковый разлет бровей, прямой нос, тонкие губы. Завершал галерею огромный потрет Сэнки – блистательного императора, который принес своим людям как благополучие, так и горе, отец Рьюки, отец принца Сейена. Братья не многим походили на него: Рьюки унаследовал лишь золотисто-медовые глаза, Сейен – Сейран - редкий серебристый цвет волос. Она никогда не видела лица матери бывшего принца, но слышала, что та была невероятно красивой и умной женщиной. Ее ребенок, унаследовав лучшие черты родителей, стал гордостью императорского двора: его отличали незаурядный ум, необычайная ловкость и редкостная красота. К несчастью, приближенные к императору не выносили превосходства, и принц, допустив роковую ошибку, был изгнан из дворца.
Джуусан-химе не знала, что случилось с Сейеном позже – в те несколько лет, когда он был скрыт от остального мира, но интуитивно догадывалась, что ссылка оставила большой след на его личности. Врожденный благородный, великодушный взгляд на мир подернулся дымкой беспомощности, отчаяния и бессильной злости. Тот светлый, идеальный образ старшего брата, который хранил и лелеял в памяти Рьюки, уступил место новому – на первый план выступило плохо скрываемое высокомерие. Сердце бывшего принца закрылось, он замкнулся в себе и с крайней настороженностью относился к людям. Защитный механизм породил двуличие, но, тем не менее, такой контраст завораживал – темная гордыня легко уступала место теплой нежности и пониманию. Сейран был одним из тех редких, но ярких, словно звезды, людей, которыми невозможно не восхищаться. Но, окруженные вниманием, поклонением, такие люди всегда остаются одинокими. И поэтому она прекрасно понимала его желание защитить Шурей и Рьюки – единственных людей, которые, хотя и совершенно по-разному, видели его таким, каким он был на самом деле. Именно его доброта и любовь к ним позволили ей увидеть истинного бывшего принца. Именно преданность – безусловная, глубокая, непоколебимая – давала ей надежду на то, что они смогут когда-нибудь найти общий язык. Несмотря на возникшую между ними холодность, у них была одна общая черта. Защищать – и для принцессы Ран, и для принца Сейена - было все равно, что жить или дышать. Они делали это естественно и бездумно.
Но она не думала, что им придется столкнуться так скоро и так неожиданно. Она все еще не могла поверить последним фразам, которые произнес ее старший брат, прежде чем отпустить ее непринужденным взмахом красочного веера, пламеневшего золотой вышивкой в его руке. Телохранитель – о лучшей должности она и мечтать не могла, особенно в свете последних событий и тяжелых, пустых бесед, в которые она была безвозвратно вовлечена. Но почему личную охрану не поручили Сейрану? Несомненно, Сетсуна знал, кто скрывается под маской ставшего довольно знаменитым капитана императорской армии. Но братья также должны были прекрасно понимать, что бывший принц никаким образом не причастен к покушениям… Недоверие или снова хитро сплетенные замыслы и заговоры, в которых ее братья, к сожалению, были великими мастерами? В любом случае, Сейрана на этот раз назначили расследовать покушения, а ее – защищать императора, и она никак не могла отогнать от себя впечатление, что их поставили на некое подобие гигантской шахматной доски, где и принц, и принцесса были лишь марионетками в опытных руках невидимого игрока.
***
Уголок шелкового (о, как же она не любила все шелковое!) покрывала мягко прошуршал по покрытому роскошным восточным ковром полу, и Джуусан-химе, остановившись перед императорским ложем, уставилась на свои босые ноги. Ее ступни почти полностью утопали в мягком ворсе, но почти невесомая текстура ковра не спасала от холода, впрочем, как и накинутое на плечи по-королевски пурпурное покрывало. Принцесса поспешила забраться на огромную кровать и, сев посередине, подтянула к груди ноги. Так свернувшись в клубочек, она могла хоть чуть-чуть отпугнуть преследовавший ее, леденящий кожу озноб.
Простиравшаяся вокруг нее почти бесконечная голубая поверхность простынь казалась ей безмятежным, безграничным морем, и девушка на секунду закрыла глаза, вспоминая родную провинцию - морскую провинцию Ран. Многие из воспоминаний были горькими и нежеланными, но грусть исчезала, стоило ей освежить в памяти счастливые минуты, проведенные с Шуе и Дзином. Эти минуты были полны смеха, ласкового ветра и сияющего солнца. Именно тогда она научилась сражаться и полюбила лошадей. И ни за что она не променяла бы эти успокаивающие воспоминания на кажущуюся тишину и идиллию роскошного дворца. Но волей судьбы и согласно договору ей придется войти в императорскую семью, а значит, ей уже не убежать из тонких, почти невидимых, но цепких сетей гарема.
Она посмотрела кровать. Именно на этой кровати должен был появиться будущий наследник престола.
Ей не хотелось признаваться даже себе самой, но она была неуверенна, была напугана. Сомнение маленькими, но острыми коготками скреблось внутри, не замолкая ни на миг, и ее природное жизнелюбие отступало перед всепоглощающей растерянностью.
На мгновение она утратила оптимизм в отношении этого уже неизбежного для нее замужества.
И именно этот момент выбрал Рьюки, чтобы появится перед ней.
Не замечая гостьи, император буквально влетел в комнату и, проследовав от двери до зеркала, изобразил что-то вроде пчелиного танца. Принцесса проследила за ним глазами. Не отрывая взгляда от гладкой поверхности, Рьюки улыбнулся своему отражению и что-то промурлыкал себе под нос, явно вспоминая встречу с Шурей. Пытаясь загнуть обратно улыбку, которая так и норовила выскользнуть через уголки ее губ, Джуусан-химе чинно сложила руки на коленях и наставительно произнесла:
- Счастливый правитель – благословение для империи. Если в его мыслях царит мир, а на душе легко, его сердце, не обремененное страданиями, будет открыто для народа и готово для прощения.
Рьюки подпрыгнул на месте, неуклюже развернулся, чудом избежав падения, охнул, покраснел, и, не в силах больше сдерживаться, Джуусан рассмеялась, с удивлением прислуживаясь к живым, солнечным ноткам собственного голоса.
Безуспешно пытаясь погасить румянец, выступивший на его щеках, император изумленно заморгал и вгляделся в то, что на первый взгляд казалось большим пурпурным шаром из переплетенных покрывал. Тем не менее, если хорошенько присмотреться, можно было заметить темную головку, блестящие ярко-синие глаза и выглядывающие из-под покрова тонкие ступни ног.
- Джуусан-химе?
Девушка обезоруживающе улыбнулась, подползла к краю кровати и, опустив голые ноги на пушистый ковер, выпрямилась. Даже босая, с распущенными волосами, одетая в костюм для верховой езды, Джуусан воплощала в себе образ принцессы. Гордо откинутая голова, спокойный разворот плеч, уверенная осанка – все в ней дышало благородством. Накинутый на плечи шелковый кусок ткани казался мантией, достойной лишь королевы. Вместе с накатившей волной тоски к Рьюки пришло осознание того, что, в отличие от Шурей (вечно серьезной, милой, самоотверженной Шурей), Джуусан легко может занять место императрицы, не сломившись под тяжестью удушливо-сладкой атмосферы дворца.
За его спиной раздался застенчивый, стыдливый голос одной из служанок, и, кинув мимолетный взгляд на его застывшую, окаменевшую фигуру, Джуусан сорвалась с места, летящим шагом в вихре одежд и блестящих волос скользнула мимо и отвлекла внимание робкой прислуги на себя, попросив чая и свечей. Ее энергичный голос постепенно растворил сковавшую тело всколыхнувшуюся горечь, и Рьюки, сделав неуверенный шаг вперед, опустился на колени перед маленьким столиком, на котором уже стояли серебряные изящные чашечки – часть его любимого сервиза.
Некоторое время они молча прихлебывали чай, и чем дальше тянулась эта тишина, тем более озадаченным и растерянным становился Рьюки. Безмолвие отнюдь не импонировало его характеру, но слова и мысли ускользали из уставшего за день, изможденного сознания. Из колеи выбивала также безучастность обычно живой, общительной принцессы, с которой всегда можно было найти общий язык и интересную тему для разговора. Отчаявшись выловить из той суматохи идей и образов, в которую превратился его бедный рассудок, искорку осмысленной, разумной мысли, Рьюки отвел взгляд в сторону. И тут ему на глаза попался забытый резной ящичек со знакомым узором.
Вышивка. Идеальный способ скоротать время.
Услышав его просьбу, принцесса сначала изумилась, потом неуверенно сузила глаза, на секунду задумалась, но предложение не отклонила. Зная неуступчивый характер девушки, Рьюки ни на секунду не сомневался, что его вызов будет принят, и с нетерпением ждал минуты, когда он сможет показать свое мастерство. В конце концов, он еще не встречал никого (кроме Шурей, естественно), кто превзошел бы его в этом искусстве. Даже идеальная во всем Шусуй не смогла стать достойным соперником. Без всякого сомнения, не сможет и Джуусан. Принцесса была бойкой и неусидчивой – не лучшие черты для тонкой, требующей тщательности работы. В конце концов, ее любимым занятием было вовсе не рукоделие, а верховая езда и рыбалка.
Тонкая нить легко и привычно ложилась на белоснежную, безукоризненно гладкую ткань, и мысли императора вновь ускользнули вдаль. Он впервые осознал и был поражен, насколько легко (во всяком случае, без видимых затруднений), взяла на себя сидящая напротив него юная принцесса отнюдь нелегкие обязанности Шусуй.
В задачи Джуусан входили не только хлопоты по хозяйству, которые и так были настоящей головной болью: девушка должна была следить за работой каждой из девушек-прислужниц, обучать новеньких, встречать гостей и ухаживать за императором. На ее плечах лежали также и такие задачи, о которых знал лишь император и его советники. Она была глазами и ушами императорского дворца, ведь вся челядь должна была отчитываться перед ней – от мальчишки-конюшего до императорского врача. Незаметные и угодливые, слуги были повсюду, а значит, знали порой гораздо больше, чем их благородные господа. Правитель использовал ходившие по дворцу слухи на пользу своему правлению, и история насчитывала немало предотвращенных, благодаря такой тактике, покушений на жизнь императора и его семьи.
Волей судьбы Джуусан должна была покинуть идеально подходившую ей должность и переехать в гарем, но, несмотря на это, слуги по привычке приходили за помощью и советом именно к ней. В итоге, девушка по-прежнему, хоть и неофициально, стояла во главе императорского хозяйства. И Рьюки отчетливо сознавал, что если дворцовая дисциплина еще не развалилась на мелкие беспомощные кусочки, то это была заслуга именно тринадцатой принцессы, а не его, императора, который все еще не смог найти ей достойную замену.
Джуусан сделала последний аккуратный стежок и с любопытством подняла глаза на сидящего напротив молодого человека. Рьюки сосредоточенно хмурился и в задумчивости покусывал нижнюю губу, что делало выражение его лица до забавного серьезным и надутым. Склонив голову набок и спрятав улыбку, принцесса подождала, пока он закончит свою работу, и, обратив на него выжидательный взгляд, приготовила свою работу, сложив руки на коленях. Рьюки с плохо скрытой аурой превосходства усмехнулся и, посчитав до трех, вытянул вперед завершенный шедевр. Джуусан, искренне, по-доброму улыбнувшись, повторила жест.
Нет, решил Рьюки. Все-таки, в чем-то она в корне отличалась от Шусуй. Ее вышивка была идеальной: на белоснежном фоне ткани трепетно раскрыл свои блестящие синие лепестки казавшийся живым ирис, каждый стежок плотно прилегал к своему соседу, очерчивая образцовый контур, по краю вышивки шла темно-фиолетовая нить. Император был готов поклясться, что на изящных, хрупких лепестках дрожали прозрачные капельки росы.
Видя приунывшее лицо будущего мужа, принцесса решила взять инициативу в свои руки.
- Сыграем в шахматы?
Тут императору повезло гораздо больше. По натуре резкая и непоседливая, Джуусан ходила быстро и порой не до конца продумывала ходы. Все ошибки девушки кое-как покрывала природная сообразительность, но тут, в смысле логики и быстроты мышления, они оказались равны. Пока девушка обдумывала очередную тактику, Рьюки решил спросить ее о давно волновавшей его проблеме.
- Принцесса, Мы нисколько не возражаем против вашего присутствия и даже рады вашей компании, но что вы здесь делайте?
Вопрос вышел неуклюжим и, он был готов признать, даже немного неучтивым, но Джуусан лишь легко вздохнула, нисколько не обидевшись на явное отсутствие такта.
- Я удивлена, что Ваше Величество лишь сейчас спросили об этом.
Хмуря тонкие брови, девушка рассказала ему о своем внезапном назначении.
- Как странно и неудобно, - с едва скрываемым изумлением выдавил Рьюки. – Ведь это Мы должны защищать вас.
- Почему? – удивление девушки было неподдельным.
- Вы – Наша будущая жена и мать Нашего наследника, - автоматически произнес император, и Джуусан тут же с горькой усмешкой подумала, как легко этот зыбкий, пустой статус прилип к ее имени, к ее образу.
- Ах, наследника.
Комнату снова наполнила пронзительная тишина; Рьюки неловко шевельнулся и открыл рот, не в силах терпеть напряженной атмосферы. Но тут Джуусан-химе глубоко вздохнула, решительно подняла руку и сделала шаг конем, всколыхнув дрожащее пламя свечей.
- Знаете, Ваше Величество, хотя я и ношу великий титул «принцесса семьи Ран», я всего лишь внебрачный ребенок. Моя мать была из клана Шиба, клана воинов, и, нося под сердцем меня, она не могла больше оставаться под крышей своей собственной семьи. И так получилось, что я родилась в маленьком доме, посреди огромного леса, на берегу моря. Деревья в этом лесу были настолько темными и высокими, что сквозь плотные листья почти невозможно было разглядеть небеса. У нас была печка, и камин, и две комнаты – одна для меня с мамой и одна маленькая кухонька, где мама обычно готовила нам обед. Лес был таким плотным и темным, что мне иногда казалось, что мы с мамой одни в этом мире, но жизнь для меня тогда была полна счастья, которое заключалось в простых вещах: теплых руках матери и ее голосе, напевающим мне тихие слова колыбельной.
Но однажды вместо ласковых объятий и обеда меня ожидала кровь на полу и стенах, и мертвое тело моей матери, и дым. Мне было тогда всего лишь три года, и, как всякий ребенок, я не смогла принять и осознать смерть мамы. Дни и ночи, не покидая комнаты, я охраняла ее тело. Эти дня были для меня нескончаемым кошмаром. А потом появился Дзин… - и тут, словно сам звук этого имени задел в девушке какую-то глубоко спрятанную, туго натянутую струну, она осеклась и судорожно вздохнула. Она вздрогнула и вновь попыталась заговорить, попыталась сказать ему самое главное: о том, что Дзин, пожертвовав зрением, тем самым преподнес ей самый драгоценный дар. Он вновь научил ее доверять и любить, он вернул ей мужество и решительность; и за это она всегда будет благодарна. Потому что, даже теперь, когда Дзина давно нет рядом с ней, у нее есть силы идти вперед и сражаться, и жить, и радоваться жизни, и даже любить.
Но слова застревали где-то в горле и не шли наружу, превращаясь в нестерпимый комок чувств и поэтому, когда свечи, одна за другой затрепетали и погасли, принцесса сдалась и закрыла глаза, прислушиваясь к резкому завыванию ветра за покрытым инеем окном, к стуку ледяных снежинок. Похоже, ночью будет буря.
Шахматы были забыты, император потрясенно, не опуская взгляда, смотрел в ту точку непроницаемой темноты, где еще минуту назад было ее лицо.
Они были похожи. Теперь он гораздо лучше понимал многие ее поступки, ее странный противоречивый характер, ее теплую привязанность к Шуе.
Похоже, ей, принцессе одного из самых влиятельных кланов, тоже не удалось избежать трагической судьбы. Или, может быть, не удалось именно потому, что она была принцессой. Чем выше ты поднимаешься, тем крепче обвиваются вокруг твоего запястья невидимые, но невообразимо крепкие нити неутомимого кукловода, именуемого роком. Чем покорнее ты становишься, тем более властной рукой он управляет твоей жизнью. Чем сильнее ты сражаешься, тем больнее, оторвавшись от незримых пут, падать вниз.
Но, упав на самое дно этой бездны, станешь ли ты свободным?..
Часть 4. Снежная буряЧасть 4. Снежная буря
С бледно-оранжево-розовых небес на алебастровую землю медленно спускались сумерки. Кружащиеся у его ног снежинки мягко светились призрачным белым светом. Казалось, снег не только падал вниз, покрывая тонким, серебристым слоем стылую почву их сада, но и, отрицая все законы природы, взлетал обратно в небеса, словно души тех, кто ушел в небытие и нашел вечный покой.
Молочно-белые ледяные пушинки жалили чувствительную кожу его рук и запястий, крепко сжимающих меч.
Глубоко вздохнув, он бросился вперед – невидимые, безликие противники, танцуя, ускользнули вдаль, слились с бриллиантовой снежной пылью, белесым горизонтом. Он отвернулся от бессловесных силуэтов, меч со свистом описал дугу – и Сейран перешел к следующему упражнению.
Призрачные соперники, на которых обрушивались уверенные удары Каншо, постепенно приобретали черты людей из багряного, цвета пламени прошлого, его сознание рисовало ненавистные лица заклятых врагов.
Этот иллюзорный, полный химер мир отличался какой-то особой, присущей только ему, ядовитой пленительностью, и меч в его руке, тяжесть и холод которого были странно успокаивающими, становился единственной связью с реальностью. Меч - и голос девушки, неподвижно стоящей на пороге их дома.
Шурей зябко повела плечами и прислонилась к двери, пытаясь согреть дыханием оледеневшие пальцы. Безжалостный мороз забирался под одежду, заставляя дрожать и сжиматься в комочек, но ей не хотелось возвращаться под теплую крышу протопленной кухни.
Наблюдать за тренировками Сейрана стало для нее почти традицией. Он упражнялся каждый день, не обращая внимания на погоду, старательно отрабатывая каждое движение, каждую позу, каждую атаку. Его безупречная техника позволяла каждому жесту выглядеть изящным и непринужденным, придавала каждому шагу грациозную бездумность.
И сейчас, атакуя и защищаясь, Сейран с головой погрузился в воображаемый поединок. Одетый лишь в тонкую льняную рубашку с закатанными до локтей рукавами, он, тем не менее, не казался замерзшим или дрожащим. Несмотря на вложенные в упражнения усилия, его лицо оставалось бледным, в глазах читались сосредоточенность и отрешенность. Иногда это пугало Шурей – ей казалось, что Сейран отдаляется от реальности, забывает обо всем, видит лишь ему понятные образы, миражи. В такие моменты девушка, ухватившись за любую причину (неважно, выдуманную или реальную), звала его обратно в дом.
Услышав укоризненные нотки в знакомом, звонком голосе, Сейран медленно опустил меч и повернулся к девушке – серебристые волосы мягко скользнули по плечам. В тихих сумерках наступающей ночи его одетая в белое фигура светилась на фоне бархатистого, медленно падающего на землю невесомого снега. Неспешно кивнув, юноша склонился к лежащим на земле темным ножнам, и меч, в последний раз сверкнув отполированным боком, скрылся в них, ознаменовав конец тренировки.
На улице становилось все холоднее, и Шока, не в силах больше выносить холода огромной столовой, решил поужинать на теплой, ярко освещенной кухне. Шурей, привыкнув к зимнему распорядку, быстро накрыла на стол, и в помещении, после нескольких мгновений хлопотливой суеты, установилась уютная тишина.
Тщательно прожевав последний кусочек изумительного тушеного мяса, Шока со стуком положил палочки на миску и поблагодарил дочь, которая только ласково улыбнулась в ответ.
- Сейран, Шурей, я позаботился о каминах в ваших комнатах. Оденьтесь как можно теплее и не забудьте достать дополнительные одеяла.
Сидящие напротив него молодые люди синхронно вздрогнули и бросили на главу дома мимолетные нервные взгляды. Если камины зажигал Шока, их могло ожидать что угодно, вплоть до пожара в собственных спальнях.
- Спасибо, папа, но как же твоя комната?
- Сегодня я хочу вернуться во дворец.
Шурей озабоченно нахмурилась, но не удивилась. Отец часто уходил на ночь, чтобы побыть наедине со своими архивами. Но, к сожалению, эта привычность так и не смогла избавить ее от лишних волнений.
Бросив последний взгляд на светящиеся беспокойством глаза дочери, Шока плотно закрыл дверь и направился к воротам. Ворота протяжно застонали, соревнуясь с воем внезапно разыгравшегося ветра. Снег, морозная пыль, небо, земля, низкие постройки — все перемешалось в бешеном танце стихии. Шока отметил яростные нотки в этом исступленном завывании. Нужно поспешить. Судя по всему, ночью всех ожидает большая, грозная снежная буря.
***
Шурей проснулась ночью от гневного воя ветра. Наверное, с севера надвигался шторм. Уже похолодало, а будет еще холоднее.
Прижав озябшие ноги к груди, девушка свернулась в клубочек и стала терпеливо ждать, пока желанное тепло вернется в застывшие конечности. Ветер неустанно стучался в окно, пробегали секунды, проходили минуты, а ей становилось только хуже. Мороз пробирал уже до костей, дополнительные одеяла давили на грудь, мешая дышать, ей казалось, что у нее начинают мерзнуть даже зубы. Проведя в страданиях пару мгновений, девушка не выдержала и рывком сбросила с себя все покрывала, тут же пожалев об этом. Студеный воздух сразу вцепился ледяными пальцами в неприкрытые ночной рубашкой ноги, гулявший по комнате ветер проворно забрался под хлопчатобумажный тонкий ворот. Стылый пол обжег ступни и Шурей, подскочив от пронзительного, неприятного ощущения, бегом добралась до камина.
Но и возле печки ее ожидали лишь неприветливая прохлада, холодные камни и застывшие черные угли. Видимо, отец, боясь повторить свою ошибку (которая в прошлую зиму чуть не превратила их особняк в пылающий факел), положил в специально приготовленное углубление слишком мало дров.
Ничего не поделаешь, придется провести эту ночь на теплой кухне, завернувшись в самое мягкое из зимних одеял.
В полной темноте, осторожно положив ладонь на деревянную стену, Шурей медленно пошла по узкому коридору, ведущему в другое крыло особняка. Несмотря на то, что вокруг нее царил непроглядный мрак, память услужливо рисовала в воображении знакомые рельефы и повороты. Повернув в очередной раз, Шурей замедлила опасливые, внимательные шаги - деревянная стена под рукой потеплела. Перед ней, проникая сквозь дверную щель, купался в мягком покрове тьмы бледный, слабый, красноватый лучик света.
Комната Сейрана была благословенно нагретой, в камине томно светились, подмигивали волшебным алым оттенком угли. Шторы на окнах были плотно закрыты, что создавало атмосферу уюта и безопасности. Переступив за порог и погрузив одеревеневшие ступни в спасительно тепло, девушка уже не смогла найти в себе силы вернуться в холодную, неприветливую изморозь коридора. Игнорируя неприятное покалывание в медленно, но верно оживающих конечностях, девушка подошла к кровати. В неярком свете камина можно было разглядеть переплетенные в бессвязный комок зимние одеяла и свернувшегося под ними Сейрана.
Теперь подгоняемая растущим любопытством, девушка тихо подобралась еще ближе и чуть заметно улыбнулась при виде взъерошенной серебристой головы, мирно лежавшей на невысокой подушке. Сейран спал на боку, подложив под голову руку, уткнувшись носом в теплую, мягкую поверхность собственной ладони. Ворох одеял ритмично поднимался и опускался в такт его ровному дыханию, темно-серые, длинные ресницы спокойно лежали на его щеках. Шурей замерла, слегка наклонившись над его безмятежной фигурой, завороженная непривычной, мирной картиной, слегка завидуя непринужденному комфорту его сновидений.
Но в следующую секунду Сейран зашевелился, и девушка, вздрогнув, отпрянула назад. Повинуясь воспитанному в нем годами тренировок воинскому инстинкту, юноша мгновенно напрягся, ожидая атаки, и настороженно приоткрыл серо-зеленые, потемневшие глаза. Одна из прижатых к груди рук метнулась в сторону стоящего около изголовья меча. Узнав стоявшую возле кровати девушку, Сейран медленно, мягко выдохнул и удивленно моргнул, освобождаясь от усыпляющих остатков дремы.
- Госпожа Шурей?
Не спеша, в каскаде растрепанных серебряных прядей, глухо шуршащих одеял и спутанных простыней, Сейран приподнялся на локте и совершенно по-детски сонно потер слипающиеся глаза кулаком. И в это мгновение – бессознательно беззащитный, ребячливо-очаровательный - он был так похож на Рьюки, что Шурей пораженно заморгала, в который раз отмечая сходство императора с другом. Пытаясь вытеснить умилительный образ из памяти (вряд ли бы Сейран обрадовался, узнав, что она считает его трогательным), девушка торопливо рассказала другу о том, что привело ее в эту комнату.
Не сводя с ее, одетой лишь в ночную рубашку, дрожащей фигуры внимательных глаз, Сейран выслушал ее. Потом, не говоря ни слова, встал с кровати, подошел к шкафу, служившему ему гардеробом, и начал там сосредоточенные поиски. Сбитая с толку его действиями, Шурей молчала и лишь переступала с одной босой ноги на другую, уставившись на широкую спину друга. Через несколько минут, окончательно озадаченная, Шурей уже было открыла рот для вопроса, но тут Сейран наконец повернулся к ней, воодушевленным жестом фокусника выудив из глубины шкафа штаны и рубаху. Потом протянул аккуратно сложенную стопку ей.
- Госпоже, наверное, холодно, - вежливо заметил он, указав на ее босые ноги.
Шурей, слегка покраснев, взяла одежду. Сейран тактично отвернулся к камину и начал ворошить мерцающие угли.
Девушка, украдкой бросив взгляд в его сторону, на мгновение прижала вещи к своему лицу и улыбнулась. Пусть старая, во многих местах перешитая, но эта одежда пахла мылом и родниковой чистотой, была теплой и удобной. С тех пор, как ей исполнилось пятнадцать лет, она стала носить одежду своей матери. Но раньше, холодными зимними вечерами, она всегда ходила к Сейрану за дополнительной одеждой. И он привычно протягивал ей вещи, из которых сам уже вырос или которые были настолько ветхими, что годились только для сна.
Год за годом, она медленно росла – из маленького непоседливого шарика энергии, которого он терпеливо одевал, превращалась в жизнерадостную девочку, а потом в неуклюжего подростка, а Сейран все также заботливо закатывал ей вечно длинные рукава. Были времена, когда она за зиму так привыкала ходить в теплых рубашках и штанах, что весенние платья казались ей неудобными и плохо греющими.
Шурей быстро стянула через голову собственную ночную сорочку и надела вещи Сейрана. Наверняка, сейчас эта одежда была мала ему, но девушка опять утопала в льняной ткани и терялась в длинных рукавах и штанинах. Кое-как подвернув штаны, Шурей окликнула друга. Тот окинул ее позабавленным, шутливым взглядом ясных глаз и, взяв ее ладонь в свою большую, немного мозолистую руку, бессознательно начал закатывать не в меру длинный рукав. Шурей, опустив ресницы, с теплой улыбкой смотрела, как, покорная умелым движениям, исчезает, слой за слоем, ткань.
Отпустив ее, теперь выпущенную на свободу из льняного плена, левую руку, Сейран подошел к кровати и аккуратно расправил простыни. Шурей, недолго думая, нырнула под зимнее одеяло, еще хранившее жар его тела, и зажмурилась, наслаждаясь благословенным теплом.
Сейран ласково усмехнулся и легонько, словно перышком, провел кончиками пальцев по ее горящей щеке. Девушка довольно, по-кошачьи зажмурилась, но тут юноша выпрямился и развернулся, слегка повернув к ней все еще освещенное мягкой улыбкой невероятно красивое лицо.
- Вы спите здесь, а я пойду в вашу комнату. Наверняка, если достать еще одно дополнительное одеяло, будет не так холодно.
Шурей моргнула. К тому моменту, когда к ней, наконец, вернулся дар речи, Сейран успел радостно пожелать ей спокойной ночи, окончательно развернуться и сделать широкий шаг по направлению к двери.
Но тут в его рукав отчаянно и решительно вцепились тонкие пальцы.
- Сейран! Ни за что на свете!
В ответ на ее бурный всплеск возмущения раздался лишь знакомый тяжелый вздох, традиционно возвещавший начало столкновения мнений и точек зрения. К счастью, Шурей знала: на этот раз у нее есть все козыри, чтобы выиграть очередную дуэль здравого смысла и не поддающихся логике эмоций.
- Я здесь гость и пользуюсь твоим гостеприимством, - привела девушка первый аргумент.
- Я не против. К тому же, вы моя госпожа. Я изначально пользуюсь гостеприимством вашей семьи, - парировал он.
Шурей нахмурилась.
- Мы можем спать вместе.
- Нет,- твердо возразил Сейран, пытаясь освободить рукав. Девушка, теперь до слез раздосадованная его упрямством (воистину достойным императорского осла!), усилила железную хватку на мягкой ткани.
- Почему? Я ведь часто спала с тобой во время этих ужасных летних гроз!
За окном, словно в подтверждение ее слов, дико взвыл и застучал в окно неутихающий ветер. Сейран, отчаявшись сбежать, присел на корточки перед кроватью, так, что их глаза теперь были на одном уровне.
- Но, госпожа, это было два года назад.
Что-то в его взгляде, напряженном, серьезном, заставило Шурей неловко покраснеть, но девушка, не сдавшись, продолжала хмуро смотреть ему в глаза, уверенная, непоколебимая. Несколько секунд они совершенно по-детски играли в игру «кто кого переглядит». Ни одна из сторон не желала сдаваться.
- А если я все-таки сейчас уйду?
- Пойду за тобой.
- Будем мерзнуть вместе? – саркастически изогнул светлую бровь юноша.
И проиграл, потому что девушка, в буквальном смысле не моргнув глазом, ни на секунду не задумавшись, решительно, резко кивнула.
Сейран, больше не отыскав в запасе спасительных аргументов, молча и обреченно капитулировал. Мрачно обогнув кровать, он осторожно залез под одеяло, и, сохраняя дистанцию между собой и донельзя довольной победой Шурей, придвинулся к краю.
Девушка умиротворенно опустила голову на подушку и закопошилась, устраиваясь удобнее. В какой-то момент их колени соприкоснулись – молодые люди замерли. Потом улыбнулись, осознав комичность ситуации. Они оба любили свернуться в клубок во время сна и, зная это, Шурей не сомневалась, что проснется, лежа на другом боку, в объятиях друга. Если бы не туманившая сознание дымка сна, она наверняка бы поразилась своим мыслям. Но сейчас Шурей хотелось одного: засыпая, купаться в нежности родной улыбки, родного голоса, родного лица…
Некоторое время они спокойно, безмятежно смотрели друг на друга, потом юноша слегка отвернул голову и закрыл глаза.
***
Буря продолжалась всю ночь. Старый дом стонал и скрипел, крепостью стоя против гнева снежной бури. Не успокаиваясь, бушевал за окном ветер, не переставая, стучались в стекло острые снежинки.
И не удивительно, что, в конечном итоге, тем, что разбудило Шурей, была не ярость урагана, не стоны деревянных стен, не треск огня в камине, - это была невероятная, всепоглощающая, пронзительная тишина. Тишина разливалась в студеном воздухе, пряталась по углам, была почти ощутимой.
Шурей несколько раз медленно открыла и закрыла глаза, прогоняя поволоку сна. Потом нехотя пошевелилась и тут же замерла, вспомнив события вчерашнего вечера. За окном тусклым, усталым светом зарождалась заря. Спина девушки была крепко прижата к теплой груди, которая мерно поднималась и опускалась в такт глубокому, ровному дыханию. Сейран все еще спал: его ритмичные вдохи и выдохи смешно шевелили волосы у нее на затылке, одна рука крепко обнимала ее за талию, другая лежала поверх одеяла, совсем близко от ее лица.
Ох, и ее голова лежала на предплечье друга.
Забавно. За все эти годы, которые они прожили бок о бок, они никогда не просыпались в одной кровати, хотя Сейран часто убаюкивал ее в детстве, утешал после смерти матери и успокаивал во время наводящих ужас летних гроз. Но всегда уходил перед самым рассветом, чтобы не смущать ее. И она всегда просыпалась в недоумении, сонно размышляя, куда делся мягкий источник комфорта и спокойствия.
«Сейран гораздо теплее меня», - с удивлением отметила про себя Шурей, еще крепче прижимаясь к другу. Тот беспокойно, поверхностно вздохнул, его пальцы, лежавшие на одеяле, пошевелились и снова замерли. Девушка осторожно скосила глаза на его лицо, но юноша, успокоившись, вновь погрузился в мирную утреннюю полудрему.
Взгляд Шурей переместился к его правой руке. У него были очень красивые руки. Изящные, элегантные кисти, тонкие, длинные пальцы… Руки отнюдь не слуги, руки благородного господина, руки принца. И одновременно руки воина, шершавые, покрытые мозолями – следами неустанных тренировок. Девушка вытянула рядом с его ладонью свою – и удивилась, насколько большой и сильной выглядела ладонь лежавшего рядом мужчины по сравнению с ее хрупкой, изящной ладошкой. Рядом с ним она могла быть кем угодно – принцессой, другом, государственным служащим или простой девушкой. И она обожала это чувство уверенности, рожденное в его присутствии. Он был ее убежищем.
Шурей слегка нахмурилась – вдоль его костяшек шел тонкий, почти незаметный, неровный шрам. Сколько бы она не ломала голову, она не могла вспомнить, откуда он взялся. Шрам был странный – было очевидно, что рана нанесена не мечом; меч, рассекая кожу, оставляет ровную, плавную линию пореза.
Озадаченная, девушка, забыв о своем нежелании разбудить друга, притянула его руку ближе к своим глазам, чтобы внимательнее рассмотреть поврежденную кожу. Она уставилась на шрам и в какой-то момент с пронзительной отчетливостью осознала: это были следы чьих-то зубов. Девушка легонько провела по прерывистой поверхности старых укусов подушечкой большого пальца, в ее сознании, медленно начала зарождаться догадка. Воспоминания о длинных, бессонных ночах, проведенных за книгой, нетерпении, переходящем в раздражение и гнев, о злости на собственное бессилие…
Но тут позади нее внезапно раздался голос Сейрана, низкий и сонный.
- Щекотно...
Ее рука замерла, но осталась на месте.
- Сейран, ты проснулся?
- Только что… - несвязно пробормотал он и зевнул, забрав у нее свою плененную ладонь.
Шурей разочарованно разжала пальцы.
- Прости, что разбудила. Спасибо за то, что приютил меня.
Сейран вяло покачал головой, безуспешно пытаясь стряхнуть с себя сонную негу и странную апатию. В голове настойчиво стоял гнетущий, неприятный туман, глаза болели. Своевольные руки, игнорируя заспанный голос разума, инстинктивно сжались вокруг его госпожи – главного источника тепла и комфорта. За окном поднималось по-зимнему немощно-бледное солнце, но он готов был лежать в постели целый день, свернувшись калачиком и зарывшись носом в мягкие волосы Шурей…
Нет. Он должен встать. Сейчас.
Юноша приподнялся на локте и аккуратно переложил голову девушки со своего предплечья на подушку, заработав недовольный взгляд светло-карих глаз.
- Я должен пойти и… - начал объяснять он. В его голове привычно начал формироваться список утренних обязанностей.
Но Шурей, не позволив Сейрану пуститься в длинные рассуждения, снова схватила его ладонь и прижала их переплетенные пальцы к своему укутанному в одеяло животу. Он замер, неуверенно опустив на девушку взгляд. Та твердо ответила ему своим.
- Мне сейчас так тепло! Если ты уйдешь, мне тоже придется вставать.
- Но…
- Ты правда хочешь сейчас, проваливаясь по уши в снег, идти к колодцу?
- Нет, - через мгновение почти простонал он, живо представив беспощадно колющий мороз и скользкий, покрытый щедрым слоем снега порог их особняка.
- Отлично! – радостно воскликнула Шурей, заботливо укутывая друга одеялами. – Давай поспим еще немного, хорошо?
Подоткнув заблудившийся уголок шерстяного покрывала, девушка довольно зарылась лицом в его плечо и счастливо вздохнула, закрывая глаза:
- Сейран.
- Хорошо, - он машинально погладил темную голову девушки, ощущая под пальцами шелковую структуру длинных волос.
Он знал: ее любимым временем года была зима. Между дождливой, ненастной, слякотной осенью, временем сбора урожая и свежей, прохладной весной, зима была долгожданным отдыхом для всех работающих людей. Конечно, с другой стороны, зима была тяжелым испытанием: мороз, стужа, снежные бури, вьюги. Даже ведро колодезной воды иногда становилось недостижимой целью. Каждое утро трава покрывалась скользким инеем, иногда снег на дорогах был настолько глубоким, что приходилось срочно мастерить снегоходы. Каждую ночь приходилось топить камины – горький, сизый дым обволакивал крыши домов и спускался вниз.
Но он не мог не признать, что зима обладала своим непреодолимым притяжением. С наступлением холодом звезды становились ярче, черное небо – необъятным. Облака, гонимые ветром, были необыкновенно пушистыми, редкое солнце едва светило - нежно и деликатно. После снегопада грязная земля становилась прекрасно-белоснежной. Снежинки, мягко падая вниз, казались невесомыми, кружевными перьями. Сейран, улыбнувшись, вспомнил красивую, мудрую сказку, которую впервые услышал из уст Шокун.
Тогда, пятнадцать лет назад, сломленный и сокрушенный, он лежал на чистом, чужом, непривычно мягком матрасе и безучастно смотрел на людей, который зачем-то спасли его, уже ни на что не пригодную, жизнь. Невероятно красивая, похожая на сказочную принцессу женщина суетилась, тихо охая над его ранами, бережно перевязывала бесконечные порезы, вывихи и переломы. Около нее, не сводя с раненого незнакомца больших, завороженных карих глаз, сидела хрупкая трехлетняя малышка. Борясь с неотступной болью и тошнотой, он тогда сосредоточился на ее детском, ломком голоске, бесчисленное количество раз спрашивающем, не ангел ли он, упавший к ним с небес. Шокун только мелодично смеялась в ответ на невинные вопросы ребенка. У ангелов, говорила она, за спиной растут огромные, легкие, ослепительно-белые крылья. И снег, который, кружась, каждой зимой радует всех добрых людей своей кроткой красотой, - это на самом деле потерянные ангелами перышки. И наверняка один из посланников божьих в поисках своих потерянных перьев заблудился среди облаков и упал на землю, растеряв последние остатки своих прекрасных крыльев. Потом, спустя недели и месяца, Шока с улыбкой вспоминал об «истинном происхождении» Сейрана и вместе с женой легко поддразнивал хмурого, молчаливого подростка, ссылаясь на его серебристые волосы, светлые глаза и «личико херувима». Спустя годы этот беззаботный, нежный, полный любви смех стал одним из его драгоценных воспоминаний.
Да, зима была беспощадной, была жестокой. Но вместе с тем, лишь зимним утром можно было забыть о работе и бесконечных проблемах и поспать подольше, завернувшись в теплое, уютное одеяло.
@темы: Фанфикшен-автор, Фанфикшен