...сумеречный котенок...
Название: Пока не расцвела сакура
Автор: katya_neko ([email protected])
Фэндом: Saiunkoku Monogatari
Бета: нет
Пейринг/Персонажи: Сейран, Шурей, Шока, Рьюки, Джуусан-химе, Шуе, Койю, Рьюшин, Рейшин, Юри-химе, триплет Ран, Сейран/Шурей, легкое Рьюки/Шурей, легкое Рьюки/Джуусан-химе, Рейшин/Юри-химе, Шока/Шокун
Жанр: романс, приключения
Рейтинг: PG-13
Состояние: закончен
Описание: написан по заявке, которая разбудила во мне шиппера-маньяка=3
Посвящение: Okini-chan как заявителю и товарищу-шипперу XD
Предупреждение: 145 страниц чистого текстаXD выставлять где угодно, но только с этой шапкой. Помните о нежной душе автора и копирайтах.
Пока не расцвела сакура
Пролог. Часть 1-2.
Часть 3-4.
Часть 5-6.
Часть 7-8.
Часть 9.
Часть 10-11.
Часть 12-13.
Часть 14-15.
Часть 16. ШокаЧасть 16. Шока
Сейран горел, как раскаленный металл. У него была одна из тяжелейших форм лихорадки - его тело дрожало, даже когда он лежал в забытьи. Ледяной огонь болезни одновременно заставлял его кожу пылать и зубы стучать, и этот странный контраст сводил девушку с ума.
Ему было плохо, и за это Шурей не могла простить ни его, ни себя. В конце концов, она уже полтора дня назад знала, что Сейран был болен, просто не хотела этому верить и выдумывала оправдания его упрямству и отговоркам, а ведь его поведение было верным признаком приближающейся болезни. Если бы Сейран вовремя признался в своем плохом самочувствии, она бы не испытывала сейчас такой мучительный страх. Она бы не терзалась страшными предположениями. Ей не следовало верить ему, не стоило.
А вчера утром он потерял сознание и до сих пор не открывал глаз и не приходил в себя.
- Сейран, - снова и снова шептала она, пытаясь найти правильные слова, вне себя от отчаяния, усталости и страха. - Сейран, пожалуйста, ответь мне.
Ответом ей было лишь молчание ночи и учащенное, хриплое, прерывистое дыхание горящего в лихорадке юноши.
Шурей устало опустилась возле него на колени, сложила руки на кровати, опустила на них голову и еще раз яростно поклялась всем на свете, что никогда в жизни больше не будет доверять словам мужчин. Не будет ни за что, только пусть небо вернет ей здорового Сейрана. Ее неразумного, упрямого, любимого, самого дорогого на свете Сейрана.
Вчерашний день стал для нее кошмаром наяву. Сейран не приходил в сознание, дрожал в ознобе, задыхался и без конца ворочался в постели, скидывал одеяло и подушки, отталкивал прочь ее трясущиеся руки и прохладные руки отца - будто видел один жуткий, нескончаемый, пугающий, тревожный сон и никак не мог из него выбраться. Она обтирала его холодной водой, когда он потел, поддерживала голову, заставляла глотать лекарство. После полудня он стал спокойнее, но когда она отходила, опять издавал какой-нибудь тихий звук, стремительно возвращавший ее обратно.
Теперь он, кажется, действительно спал и выглядел вполне невинно. Его волосы казались очень бледными на фоне темно-серого компресса со льдом, профиль четко вырисовывался в темноте. Шурей невольно улыбнулась, отбросив серебристую прядь с высокого лба. Словно в ответ, его ресницы затрепетали.
- Проснись, Сейран.
Чьи-то легкие пальцы прикоснулись к его горячему плечу. Он открыл глаза и сразу увидел над собой тонкий белоснежный месяц, укутавшийся в пушистое темное облако, словно решив спрятаться от нежелательных людских взглядов.
Сквозь облако этот месяц настойчиво заглядывал в комнату.
Шурей сияющими глазами встретила непонимающий усталый взгляд и прижала его горячую, сухую руку к своим губам в безмолвном жесте благодарности небесам. Так и не проронив ни слова, он опять провалился в сон – самый глубокий за много месяцев.
***
- Госпожа, - тихо вздохнул Сейран, - успокойтесь.
Шурей со зловещим грохотом распахнула огромный сундук, где была сложена его одежда, и схватила первый попавшийся под руку костюм.
- Нет, не успокоюсь!
Рубашка полетела в него первой. За ней последовали штаны.
Ловко поймав и то, и другое, Сейран с трудом откинул в сторону одеяло и, собравшись с силами, сел на кровати, спустив ноги на пол. Он чувствовал себя не лучше, чем корка выжатого апельсина.
Шурей, не веря своим глазам, уставилась на его голые ступни, стоявшие на холодном - холодном - полу! Похоже, он вовсе не собирается образумиться. Это ясно, как весеннее утро, и она сейчас, кажется, лопнет от закипающей злости! Шурей в безмолвном отчаянии вскинула руки к немилосердным небесам.
- А что я такого сделал? – спросил Сейран со всей невинностью, на которую был только способен, зябко поджал пальцы ног, снял через голову старую, пропитавшуюся запахом болезни рубашку и с опаской посмотрел на девушку.
Шурей тут же поспешно отвернулась, аккуратно закрыла крышку сундука и несколько мгновений не отрывала глаз от восточного горизонта, который начинал светить только бледным намеком на весенний рассвет.
Юноша озадаченно вздохнул, пытаясь избавиться от дурманящего головокружения, неловко надел свежую сорочку и попытался застегнуть пуговицы. Но проклятые маленькие вещицы путались и отказывались лезть в петлицы, пальцы его не слушались. Хуже того, у него невыносимо болели глаза. Болела голова.
Его невеселое утро началось с того, что его разбудило мягкое мурлыканье – задумчивая, рассеянная песенка и звуки растапливаемого камина. Это насторожило его - в своей комнате камин он всегда растапливал сам. Довольно долго Сейран не мог понять, где же находится: он мог видеть перед собой знакомый потолок, но это ему мало что давало. Он слышал скрип передвигаемого стула, тихий звон посуды, легкие шаги. Юноша хотел было заговорить, но его горло мучительно горело, к тому же, он сильно ослаб. Наконец ему пришлось изменить положение, хотя тело отчаянно сопротивлялось этому, каждая частичка разума восставала против его усилий, а каждый мускул требовал покоя и отдыха. Дыша неглубоко и часто, наблюдая за болью в груди, которая с каждым вдохом превращалась в глухое настойчивое жжение, Сейран перевернулся на бок и, наконец, увидел Шурей.
Он сразу заметил, что, несмотря на тихую и нежную песенку, она недовольна собой. И, кроме того, невероятно зла на него. С самого его пробуждения Шурей пребывала в ярости, совершенно непонятной для Сейрана и, как оказалось, совершенно безопасной.
Даже когда она злилась, ее глаза лишь становились еще больше и более выразительными. И даже ее раздраженное фырканье казалось ему очаровательным.
Ему нравилось, когда его ругают.
Сейран на секунду задумался, не повредила ли болезнь его мозг. И не повлияла ли она на его мыслительные способности. Да и логику, если на то пошло.
Очередная пуговица, не пожелав залезть в петлицу, больно скользнула острым краем по его пальцам. Он почти зло вздохнул. Как ни посмотри, но простуда никак не могла лишить его способности передвигаться!
Шурей, закусив нижнюю губу, осторожно покосилась в его сторону.
Она помнила, как все эти пуговицы, шнурки и крючки, стоило ей заболеть, становились серьезным препятствием, которое, однако, Сейран преодолевал с завидным упорством. Он упрямо, но неуклюже старался застегнуть рубашку, при этом, как ни удивительно, юноша выглядел скорее надменным, обозленным и раздосадованным, чем беспомощным. И с каждой секундой раздражался все больше.
Девушка вздохнула. Полностью избавиться от волнения, злости на него и себя и страха у нее еще долго не получится, поскольку для этого нужно перестать чувствовать. Но, вопреки рассудку, ее тело само потянулось к юноше.
Сев на край постели, девушка оттолкнула его руки и сама аккуратно застегнула три пуговицы на свежей рубашке. Потом, не желая уходить, начала рассеянно разглаживать несуществующие складки на белом рукаве, ощущая под руками жар предплечья. Чувство вины, мучавшее ее последние два дня, немного ослабло.
И тут Сейран отвернулся и поднес руки к горлу, внезапно закашлявшись. Кашель был сухой, резкий и такой мучительный, что звук его сразу наполнил Шурей ледяной тревогой.
- Где у тебя болит?
- В груди, но это нестрашно, - на самом деле, болело сильно, но Сейран, будучи Сейраном, не мог сказать того, что причинило бы ей еще большее беспокойство. Ему было очень тяжело дышать, однако, несмотря на боль в груди, он попытался успокаивающе улыбнуться.
Шурей лишь сердито сощурила глаза, давая понять, что ему лучше забыть о своих добрых намерениях.
Она вскочила на ноги и взяла со стола поднос с едой. Сейран выжидающе протянул к нему руки. Шурей, не обращая на его жест никакого внимания, начала кормить юношу.
- Я могу сам поесть.
- Да, Сейран, - полностью проигнорировав его слова, Шурей сунула очередную ложку супа ему в рот.
И даже это было чем-то вроде счастья.
Ему нравилось, что Шурей суетится вокруг него, нравилось, что она краснеет, когда смотрит на него.
С Шурей, решил Сейран, он смог бы остаться навсегда. Ему нравился ее голос, нравилось, как она говорит. Он просто обожал ее решительность и упорство. С ней невозможно было быть настороже. Она могла успокоить его, она могла его рассмешить. И, что самое важное, с ней он чувствовал себя уютно. Она была его домом.
С этой мыслью Сейран игриво наклонился вперед, одарив девушку обворожительной улыбкой.
Она тут же взметнула на него рассерженные карие глаза.
- Знаете, когда вы начинаете злиться, госпожа, из вас так и сыплются искры. Очень соблазнительно.
Шурей на мгновение изумленно открыла рот, недоверчиво уставившись на него, потом быстро отвела взгляд, чтобы скрыть выражение своего лица, и нервно поставила миску обратно на поднос.
- Что ты сказал? – выдавила Шурей, хватаясь за воду.
Он улыбнулся, и, склонив голову, посмотрел на нее не без лукавства. Она протянула чашку Сейрану, чтобы тот сделал глоток. Тот взял стакан и кивком поблагодарил ее.
- Очень соблазнительно, - поднеся к губам воду и сделав пару глотков, повторил юноша.
Глаза его смеялись.
Шурей последовательно покраснела, побледнела и фыркнула. Решительным шагом она прошествовала к столу, со стуком оставила на нем поднос и, вернувшись к Сейрану, села рядом с ним на кровать. Потом, повернувшись, запустила пальцы в его шевелюру и осторожно потянула за волосы, заставляя его склонить голову и прижаться лбом к ее лбу.
- Жар вроде бы спал, – в явном замешательстве объявила она, не найдя разумной причины его поведению. Юноша лишь продолжал улыбаться загадочной, нервирующей улыбкой.
Шурей чувствовала, что щеки ее горят, но это было ничто по сравнению с тем ураганом смущения, который поднялся в ее душе. Она была уверена, что не привлекала его, тем более, когда была в таком ужасном настроении, и, тем не менее, он делал все, чтобы убедить ее в обратном.
Его глаза постепенно потеплели, и он поцеловал ее, скользнув губами по мягкой коже виска. Шурей невольно закрыла глаза и улыбнулась. Он нашел одну ее ладонь, затем вторую. Прижавшись щекой к ее щеке, нежно положив руку ей на спину, даже сквозь одежду наслаждаясь прохладой ее кожи, ее мягкостью, Сейран провел рукой вниз по ее позвоночнику.
Позади них раздалось негромкое, сухое, но очень насмешливое покашливание. Приятная дымка, окутавшая их, тут же рассеялась, прерывая короткий момент близости.
Обнаружив на пороге комнаты Энсея, Шурей второй раз за день изумленно раскрыла рот. Сейран отреагировал на его появление почти так же, но рот ему все-таки удалось оставить закрытым. Потом, осознав, какую картину они собой представляют, молодые люди отскочили друг от друга, как дети, которых застали в чужом саду.
Энсей ухмыльнулся и прислонился спиной к косяку открытой двери. Он, как никогда, пребывал в веселом расположении духа, его лицо озаряла самодовольная, но очаровательная улыбка. Не дав парочке времени прийти в себя, он быстро пересек комнату и плюхнулся на ставший свободным стул возле кровати.
Сейран настороженно сузил глаза, однако растерял весь устрашающий эффект хрипло раскашлявшись.
В ответ Энсей поднял брови и уставился на друга. Обычно Сейран сопровождал Шурей повсюду. Но сейчас, бледный, с потрескавшимися губами и странно блестевшими глазами, он выглядел так, как будто был не в состоянии пойти никуда. Более того, Шурей, демонстративно застывшая на месте и явно недовольная его вторжением, нисколько не была смущена на этой новой стадии их отношений.
Энсей снова усмехнулся и сел удобнее, являя удивительное отсутствие любопытства и угрызений совести для человека, невольно спугнувшего чужую нежность. По лицу его было видно, что он закончил строить разные догадки и пришел к какому-то заключению. По личному же мнению Сейрана, выглядел он до нелепости довольно, и воплощал в себе все самое ужасное, вездесущее и неотвратимое.
- Ну, кормят тебя, по крайней мере, неплохо, - с обезоруживающей простотой заметил Энсей, тоскливо косясь на суп, омлет и огромный ломоть хлеба.
Сейран покачал головой.
- Неужели я не слышу никаких вопросов? Что это, внезапно проснувшееся в тебе благоразумие?
- Это терпение. Если мне суждено что-то узнать, значит, со временем обязательно узнаю, - философски пробормотал Энсей, потянувшись за приглянувшимся куском хлеба. - Шока-сама хотел поговорить с вами.
***
Небо казалось темно-голубым, но словно сияло радостью, по нему не спеша плыли редкие облака. Тоненькие деревья изо дня в день покрывались светло-зелеными листьями, щедро даря своим немощным древним товарищам пьянящий воздух. Старый сад, хоть и совсем пустой, был полон весеннего очарования.
Шока встал, когда молодые люди медленно вышли из дома.
Заботливо закутанный с головы до ног в белое стеганое покрывало, Сейран нес голову так высоко, что казалось, будто он одет в плащ. Одновременно гордый и непритязательный вид, распущенные серебристые волосы, прозрачные светло-зеленые глаза и бледная кожа – он, как никогда, напоминал существо из другого мира.
Невыразимо серьезное выражение строгого лица, с которым он отвесил хозяину весьма почтительный легкий поклон, только усилило это фантастическое впечатление.
Шока, таинственно улыбнувшись собственным мыслям, снова занял свое место и поманил детей рукой.
Сейран опустился на стул, стоявший напротив хозяина. Шурей застенчиво села рядом с ним, не очень близко и не очень далеко. Сегодня она казалась одновременно счастливой и молчаливой, деловитой и настороженной.
- Завтра я хотел бы поговорить с младшим братом и его женой.
Шурей довольно недоверчиво взглянула на отца.
Сейран кивнул. Он хорошо помнил эту семью – приемных родителей Койю. Красивая, часто улыбающаяся женщина и острый, как отточенный клинок, эксцентричный мужчина, прячущий хитрые улыбки за перманентным веером. Нельзя было себе представить более нетерпеливого, деспотичного и капризного человека - каждый раз, когда он разговаривал с последним, Сейран чувствовал себя так, будто вступил в беседу с лисой, к тому же, очень бдительной, ибо Рейшина выдавали проницательные зеленые глаза.
Шока опять чуть улыбнулся, видя их растерянность. Эта улыбка забавно прочертила тонкие морщинки вокруг полуприкрытых мудрых глаз.
И внезапно Сейран осознал истинную причину, крывшуюся за желанием хозяина поговорить с младшим братом. Все сказал ласковый тембр голоса Шоки и мягкий взгляд глаз с темными короткими ресницами. Он почувствовал огромное волнение, но ему показалось, что благоразумнее скрыть это чувство.
Однако Шурей зачарованным вздохом подтвердила то, что уже понял Сейран.
- Хозяин, - наконец выдохнул юноша, не отрывая взгляда от горизонта. Три простых слога выразили сильные узы, навсегда привязавшие его к этому необычному человеку. Рядом с ним он неизменно испытывал то спокойствие, которое нисходит на любое создание, когда оно ощущает, что его поведение, присутствие и поступки приятны и приносят спокойствие тем, кому оно пытается помочь. Даже пятнадцать лет спустя юноша готов был без сомнений принять любую веру этого мудрого мужчины как свою собственную.
Сейран вспомнил Хозяйку и день ее смерти - с того дня так много изменилось.
Обычно он любил грозу. Ему нравился запах, который она приносила, ее энергия, ее безграничная упоительная сила. Но та гроза – словно рыдающее от отчаяния небо - лишила его присутствия духа. Никогда Сейран не забудет ошеломляющую в своей трагичности картину – его прекрасная, нежная Хозяйка, в последней мольбе протягивающая к нему тонкую руку, его добрый Хозяин, беспомощно державший умирающую жену на руках.
И он дал обещание, навсегда привязавшее его к этой семье. Затем бережно подхватил на руки напуганную грозой, но совершенно выздоровевшую Шурей. На этот раз малышка не сопротивлялась, а, наоборот, положила головку ему на плечо и через несколько минут уснула; он отнес ее наверх, в спальню и, уложив ее в кровать, тоже забылся в теплом присутствии маленького, ни о чем не подозревающего существа.
А Шока еще много часов не мог сдвинуться с места. Он сжимал жену в объятиях и укачивал ее хрупкое тело, пока слезы не высохли на его усталых глазах. Так они вместе встретили восход солнца.
Пришло утро, и с ним в их осиротевшую маленькую семью пришло горе. Сейран тогда думал, что Шока сойдет с ума. Он никогда не забудет тот безумный взгляд, который поселился в глазах у мужчины, когда тот понял, что душа его жены отошла.
Сейран опустил голову и уставился на свои руки, пытаясь отогнать странную, влажную серебристую мглу, застилавшую глаза. Печаль была так сильна, будто это случилось вчера. Шурей ничего не сказала, но взгляд ее выразил ответную душевную боль, тем не менее, скорее похожую на отражение чувств, чем на истинный порыв.
Шока задумчиво и немного грустно усмехнулся. Можно было крепко зажмурить глаза и плотно заткнуть уши, чтобы не наблюдать быстро разворачивающихся событий, но даже слепой и глухой не могли бы не признать всей прелести и гармонии зарождения взаимных чувств, зарождения любви из чистой привязанности, робко пробудившейся к жизни после долгой и нежной дружбы.
Он был Волком ветра – легендарным убийцей, несравненным убийцей. Он был хитрым и быстрым, и мог убить любого по приказу императора, убить, не оставив и следа. Он был хуже Дьявола, ибо Дьявол не имеет плоти, чтобы нести разрушение, по жилам Дьявола не струится горячая кровь. Он лучше всех знал, какие страдания могут принести человеку удары судьбы, какие могут нанести обиды. Пережитая несправедливость всегда подобна лезвию ножа – острому и беспощадному, а раны от нее, рваные, болезненные, словно отравленные ядом, никогда не заживают.
Тринадцатилетний мальчик, которого они когда-то нашли в снегу – весь серо-серебристый и алый на белоснежном – был беспощадно загнан в угол, как никто другой. Волей небес ему было дано многое, и многое было отнято, все, что можно было испытать, было испытано, и храбро сражавшаяся хрупкая жизнь была небрежно вышвырнута на обочину, как что-то бесполезное, той же рукой судьбы, которая десяток лет назад даровала ему необыкновенный талант. Изгнанный принц пережил то, что давно сломало бы более слабого человека.
Он, наконец, вырос, этот безутешный ребенок, всегда отдававшийся собственной молчаливой грусти целиком, погружавшийся в нее с головой, как это свойственно только взрослым людям. Отважно, но безуспешно пытаясь забыть о невыносимой боли, Сейран инстинктивно воздвиг холодную непробиваемую стену между собой и остальным миром, и оттого неизменно казался таким одиноким. Внутренне терзаясь самоосуждением, он порой вел себя сдержанно, холодно, однако, несмотря на подавленное, настороженное состояние его души, Шока никогда не замечал в Сейране и следа недовольства судьбой, озлобления, как это часто бывает, или, тем более, мелочной мстительности. Принц, неизменно движимый благородством и любовью к их семье, выполнил свое обещание и теперь ему, Шоке, настало время выполнить свое.
- Сейран, - мягко позвал юношу он, - Сейран.
Юноша повернул к нему слегка посветлевшее лицо, но продолжал терпеливо молчать.
- Ты сумел пережить многое с тех пор, как родился принцем. Печально, что тебе пришлось повидать столько смертей, мой мальчик, но я счастлив, что ты остался в живых. Воспоминания, даже самые тягостные, не живут вечно в душе человека. Я желаю тебе счастья. Не позволяй счастью выскользнуть из рук без борьбы.
Шока замолчал, но его взгляд сумел передать всю ту смесь гордости и тревоги, которую он не мог выразить словами.
Сейран отвернулся. Он был тронут. Шурей заметила это, но не осмелилась сказать ни слова. Ей хотелось обнять его за шею и прижаться лицом к его плечу. Ей захотелось накричать на него. Но она лишь до боли закусила нижнюю губу и промолчала.
Шока, покачав головой, продолжил:
- Тебе больше не нужно наказывать себя за совершенные давным-давно грехи. Живи для себя и имей смелость желать будущего.
Сейран внезапно снова почувствовал себя тихим, замкнутым подростком, которому ласково говорили утешающие слова. Какая-то прежде дремавшая неумелая, нежная и наивная частица его окаменевшего сердца в этот момент вздрогнула и с нелепой вспышкой радости проснулась, и тут же заставила испугаться своего пробуждения.
- Чего же ты хочешь, Сейран?
Он хотел научиться мечтать. Хотел видеть большие карие глаза, доверчиво смотрящие на него, лукаво улыбавшиеся ему. Хотел чувствовать в своих руках мягкие пряди длинных иссиня-черных волос. Хотел видеть прекрасное лицо, обращенное к нему с выражением чистого счастья. Слышать звонкий голос, приветствующий его, когда он переступает порог их дома.
Слышать звук ее шагов, когда она суетится по хозяйству. Слышать ее удивленный вздох в ответ на новое открытие.
Он хотел быть рядом с ней.
Он хотел любить ее.
На одно сумасшедшее мгновение Сейрану показалось, что он высказал все свои мысли вслух, и он отшатнулся, слегка побледнев. Потом, поймав на себе понимающий взгляд Шоки, опустил плечи и заставил себя успокоится.
И только успокоившись, осознал, что под слоем приходящих и уходящих желаний, порывов, снов и химер, всегда будет скрываться лишь одно: он хотел, чтобы она была счастливой. Даже если это оставит его ни с чем, даже если ради этого ему придется отдать свою мечту другому человеку, более подходящему, более состоятельному.
Именно в этом Шурей проигрывала чудовищно: у Сейрана не было ни семьи, которая бы в случае необходимости пришла на помощь, ни положения, ни связей, ни власти, которая могла бы в чрезвычайной ситуации принести ей поддержку.
И все-таки некая ничтожная доля его души, словно избалованный ребенок, отказывалась предавать собственные чувства.
Сейран поднял правую руку, словно ища опоры, и Шурей с улыбкой взяла ее.
Шока давно заметил, что его дочь полностью раскрывала особенности своего характера только перед Сейраном. Более того - она обладала им, будто он давно составлял часть ее жизни и останется с ней и в будущем.
Их отношения никогда не были ни шумными, ни многословными, чувства были слишком сдержанны, не бурлили и не выплескивались через край, но тем сильнее ощущалась глубина взаимного влечения, сопереживания и понимания.
Счастье в уголках губ, мягкая задумчивость в серых и светло-карих глазах – вот лишь несколько знаков, тем не менее, лучше всяких слов говоривших о близости и любви, железной независимости Сейрана, радости и тревоге Шурей.
Шока последний раз внимательно посмотрел на них и медленно склонил голову в знак согласия.
***
- Я люблю тебя, - жалобно и тихо сказала она. – Я люблю тебя.
Она сидела посреди его разложенной для сна постели и до этого момента неторопливо и задумчиво расчесывала волосы. Теперь же гребень выскользнул из ее дрожащих рук, а сама она в панике отвернулась, с унынием гадая, хватит ли у нее сил, чтобы остаться на месте.
Не то чтобы Шурей боялась, что Сейран грубо обойдется с ней, но допускала, что он способен ответить ей с такой степенью непонимания и небрежности, которые могут стать для нее болезненным ударом.
Она долго собиралась с духом, чтобы сказать правду, однако нежность, которая копилась в ней все эти годы и, наконец, вылилась в трех простых словах, была воистину поразительной, даже для нее самой.
К ее облегчению, он перенес подобное излияние чувств спокойно, даже слишком спокойно, словно не поверил ни единому ее слову. Лишь приподнялся на локтях, непонимающе глядя на нее, и в замешательстве моргнул.
Несмотря на решимость стараться изо всех сил, но на всякий случай приготовиться к провалу, какая-то часть ее сердца - очень эмоциональная часть - в этот момент разбилась на мелкие кусочки. Шурей как то сразу сникла и еще более тихим голосом произнесла:
- Я люблю тебя так сильно, что и ты должен хоть немного любить меня.
Потому что она хотела провести с ним каждый день, каждую ночь. Она хотела разделить с ним каждый секрет, каждый страх, не могла ни на минуту забыть о нем, не могла не думать, как он себя чувствует, о чем размышляет, весело ему или грустно. Она хотела быть с ним и любить его до конца жизни. Она отдавала ему все: свою привязанность, нежность, мысли, надежды, внимание.
Эта любовь была не той любовью, что возникала с первого взгляда, лежала на самом виду, на поверхности сердца, читалась в каждом взгляде и каждом слове. Нет, это была любовь глубокая, спрятанная в самой сердцевине ее существа, естественная, неискоренимая, неотделимая и вечная.
Не в силах совладать с эмоциями, она снова почувствовала себя маленькой девочкой, беспомощной, слабой, неспособной победить, когда речь идет о любви. Подавляемая всеми силами души неуверенность начала превращаться в тихое раздражение и еле скрываемую непоседливость. Ей стало душно и жарко, не то от растопленного камина, не то от волнения.
А он продолжал молча смотреть на нее, пока недоверие в его серебристых глазах не стало до боли напоминать неуверенность в себе и страх ошибиться в выводах. Лицо его оставалось по-прежнему твердым - ни улыбки, ни неудовольствия, ни гнева, ни удивления.
Внезапно, без всякого предупреждения, терпение у нее лопнуло; наверное, болезнь любимого человека и собственный страх ослабили и истощили его.
Она качнулась вперед, наклонила голову и начала его целовать, заставив юношу недоуменно вздрогнуть. Из всех неожиданных виражей его достаточно странной судьбы этот, несомненно, был самым неожиданным. Сейран никогда бы не подумал, что подобное возможно, и, тем не менее, губы его госпожи прикасались к его губам, легко и нерешительно, а потом вдруг очень даже решительно. Ее руки скользнули по его груди, затем по животу. Не выдержав, Сейран ловким движением вскочил и сел прямо, мягко отстранив девушку. Потом почти перестал дышать, смотря на нее со странной смесью задумчивости, удивления и растерянности. Шурей лишь мысленно пожала плечами. Она отчетливо сознавала, что собирается сделать, ее разум давно оценил значение предстоящего поступка, и она решила, что подобный отчаянный шаг никак не усугубит ее замешательства и стыда, а может быть, и напротив, успокоит ее. В кои-то веки она держала в руках зримую и осязаемую частицу истинного счастья, а не мечту и не плод воображения, и она хотела бороться за это мечту.
- Ты должен жениться на мне, – Шурей довольно рассерженно посмотрела на него и представила, какой у них растрепанный вид.
В другое время, соединив ее слова, тон, которым они были сказаны, и обстоятельства, он обязательно рассмеялся бы, но сейчас сожаление нестерпимо жгло его изнутри, а ответственность душила, железными тисками заставляя тщательно подавлять свои настоящие чувства.
Сейран притянул ее к себе, но, в отличие от нее, не стал целовать. Обнимая ее, он прерывисто дышал, словно преодолел немало препятствий, пока не оказался здесь, пока не достиг ее. Возможно, он был еще слишком слаб, чтобы быстро собраться с мыслями, и она сквозь одежду чувствовала, как горит в легкой лихорадке все его тело. Было похоже, что слова и чувства буквально переполняли его, но Сейран все еще был в затруднении, как именно начать разговор.
Боясь спугнуть друга, Шурей терпеливо молчала и дышала не так глубоко, как он, но так же часто. Она закрыла глаза и прижалась щекой к его груди. Тонкая струна взаимопонимания, которая всегда соединяла их, снова протянулась от нее к нему, снова принесла ей утешение, от которого она никогда не смогла бы отказаться. Волна абсолютного покоя ласково коснулась ее души, она постепенно росла и становилась все нежнее, заливая ее теплом.
Наконец, после долгой внутренней борьбы Сейран вздохнул, словно на что-то решившись.
- Госпожа, вы же знаете, кто я такой.
Шурей мгновенно поняла и без того легко предсказуемый ход его мыслей и прервала его, прежде чем он успел договорить:
- Не понимаю, какое именно отношение ко всему этому имеют обстоятельства твоего рождения, - размеренно и спокойно сказала, хотя глаза ее вдруг стали холодными, уверенными, почти жесткими. - В самом деле, если бы это действительно имело для меня – для нас - какое-нибудь значение, я бы никогда не стала рассматривать личность бывшего принца на роль моего мужа в первую очередь.
Услышав, как она произнесла «муж» и «нас», Сейран непроизвольно сжался. На него точно вылился ушат ледяной воды. Никогда еще в своей жизни он не был «мы».
И это местоимение разбудило в нем новый страх и новую ответственность.
Перед его мысленным взором прошли бесчисленные кровавые сцены, свидетелем которых он был, во всей своей мрачной неприглядности и бессмысленной жестокости, поля сражений, мертвые тела его врагов. Шурей почти ничего не знала об этих страшных картинах его памяти, и, в любом случае, ее добрая душа не признала бы взятой им на себя вины.
Поэтому Сейран отчетливо понимал, что сейчас он может спокойно отдохнуть. Закрыть глаза и постараться забыть хоть малую часть болезненных воспоминаний. Его семья, люди, которых он любил, были живы и находились именно там, где им нужно было находиться – рядом с ним. И все же его сердце – это бесполезное, безнадежное сердце – все еще боялось забвения, оно боялось проснуться и обнаружить, что кто-то ушел, кто-то исчез, кто-то сломался. Оно боялось призраков боли, неизменных спутников пробуждения, которые способны спасти и прошептать проклятие – и все в одном слове.
Когда в стране два правителя, народ ждут одни страдания. И поэтому он поклялся не оставлять после себя потомства, ибо пока будут жить его дети и будут жить дети Рьюки, над их страной, словно грозовая туча, будет нависать угроза гражданской войны.
- Когда мы поженимся, у нас будут дети, - начал он, и был тут же перебит коротким вздохом.
- Нет, не будут.
Удивленные серебряные глаза словили ее взгляд и смотрели на нее, пока она не сдалась и не опустила голову. Длинные темные волосы закрыли лицо и она, радуясь этому, крепко зажмурилась. Она не хотела смотреть в эти глаза и видеть, как приходит туда понимание, разочарование, как уходит оттуда желание и тепло. В последние дни она замечала, как постепенно поселяется в них покой, и отчетливо осознавала, как на самом деле хрупок этот мир в его глазах. Она молилась не нарушить этот мир.
Но Шурей знала, что пришло время раскрыть ему свою тайну, как раскрывала прежде множество других. И, собрав в себе остатки мужества, она заставила себя рассказать Сейрану все то, что несколько лет назад сообщил ей доктор Йо: о своей неспособности иметь детей, о загадочных причинах этого бесплодия и своих чувствах.
К ее изумлению, исповедаться оказалось не так уж сложно. Было мучительно стыдно, было страшно, но чем больше она говорила, тем более плотный слой спокойствия покрывал ее растревоженную душу. И постепенно она нашла в себе силы поднять голову.
Некоторое время они просто сидели напротив друг друга, не говоря ни слова, лишь тихо дышали, черпая друг в друге тот покой, которого недоставало ни одному из них. Читая в глазах друг друга ответы, они постепенно учились смирению – это был сложный урок, который, тем не менее, необходимо было усвоить.
Шурей почувствовала, как слезы щекочут ей горло. Сейран был здесь, рядом с ней, живой и невредимый, хотя и немного другой, немного более грустный и задумчивый. Но люди меняются, страдают и забывают страдания, радуются и несут в себе память о радости всю оставшуюся жизнь.
Внезапно рука юноши без предупреждения сомкнулась у нее на запястье и твердо потянула к себе.
Он, наконец, понял то, что хотел сказать ему Шока. Да, он, изгнанный принц, был одинок и сломлен. Он был ближе к демону, чем все остальные, и только смерть смоет всю ту кровь, которая навсегда останется на его руках. Только смерть позволит ему забыть всю ту боль, которая ни на минуту не оставляла его во сне. Смерть сотворила эту скорбь и смерть заберет ее прочь.
Но он также знал, что теперь только смерть могла разлучить его и Шурей. И оставалось одно – жить, жить изо всех сил рядом с любимым человеком.
- Госпожа, - промурлыкал Сейран глубоким, глухим голосом. Его губы коснулись ее губ и задержались там на мгновение, мягкие и нежные.
- Шурей, - он спустился ниже, к основанию ее шеи.
- Шурей, - Сейран скользнул к четко очерченной ключице, омывая ее маленькими поцелуями и укусами.
Казалось бы, все ее тело тянулось на звук собственного имени, пробуждаясь и дрожа. Шурей вцепилась свободной рукой в его предплечье и закрыла глаза, ощущая под губами мягкие пряди волос. Все эти ощущения, смешавшись в своей восхитительности, стали настолько невыносимыми, что она не выдержала. Усилием воли заставив себя разжать пальцы, девушка легонько, но настойчиво толкнула Сейрана вниз, и юноша, инстинктивно сопротивляясь ее рукам, неохотно, медленно, но все же опустил голову на кровать. Серебряные волосы рассыпались по подушке, выразительные зеленоватые глаза с длинными пепельными ресницами растерянно посмотрели на нее снизу вверх, и Шурей опять застыла, околдованная.
Нечаянно девушка скользнула пальцами по обнаженной ключице в вырезе его рубашки, и на этот раз замер Сейран, зато она, наконец, вспомнила, как правильно дышать. Запустив пальцы под его одежду, она провела ладонью по обнаженной груди, наслаждаясь теплом его кожи. Он задрожал. Наклонив голову, Шурей проложила дорожку поцелуев от упрямого подбородка к губам и слегка отстранилась. Их неровное дыхание смешалось.
- Госпожа, - его голос был одновременно мягким и предупреждающим, просящим и успокаивающим, и он озадачил девушку. Но потом Шурей вспомнила прерванный Энсеем утренний разговор и невольно расплылась в улыбке.
- Достаточно соблазнительно? Но, Сейран, я чувствую себя более соблазненной, чем ты, хотя ты ничего не делаешь. Странно, как ты думаешь?
- Я думаю, - его серо-зеленые глаза потемнели, - что вы играете с огнем, моя госпожа.
Запутавшись пальцами в ее волосах, он притянул девушку к себе и поцеловал. И целовал до тех пор, пока она не издала чуть слышный стон.
- Предполагается, что я должна тебя соблазнять.
- Предполагается, что никто не должен никого соблазнять до свадьбы, - достаточно сухо откликнулся он, отстраняясь.
Никак не отреагировав на такое заявление, Шурей снова потянула его голову к себе.
- Поцелуй меня.
Он повиновался, молча удивляясь этой открывшейся в ней для него бескомпромиссной стороне.
- Все, - с трудом оторвался он от любимой девушки. – Я чувствую себя достаточно соблазненным.
Шурей с огромным сомнением – чем невероятно насмешила Сейрана - посмотрела на него и потянулась к своему поясу, успев развязать его до того, как он схватил ее за руки. Ее платье сползло до пояса, открыв его взгляду тонкую нижнюю рубашку. Веселая улыбка так же стремительно, как и ткань, сползла в его губ.
- Госпожа, - внезапно охрипшим голосом пробормотал он, - чего вы добиваетесь?
Шурей задумалась. Идеально было бы, чтобы вся семья во главе с дядей Рейшином сейчас ворвались сюда, застали их вдвоем и в ту же секунду заставили Сейрана жениться на ней. Но, к сожалению, сейчас в особняке не было даже отца.
Шурей покраснела от собственных же мыслей, но, тем не менее, храбро ответила:
- Дотронься до меня, - невинное и откровенное желание, которое он прочитал в глазах девушки, обезоружило его.
Чувствуя, как начинает кружиться голова, Сейран сел прямо, облокотившись на высокую спинку кровати и, повернув ее спиной, притянул к себе за плечи, усадив между согнутыми в коленях ногами.
Шурей повернула голову, чтобы видеть его лицо, но юноша тут же воспользовался этим, целуя открывшуюся ему часть шеи. Его правая рука скользнула по ее талии и осторожно легла на грудь. У Шурей перехватило дыхание - ей показалось, что горячая ладонь прожгла легкую ткань нижней сорочки. Сейран, закрыв глаза, слегка прикусил тонкую кожу ее шеи и в тоже время положил левую руку на вторую грудь. Не обращая внимания на участившееся дыхание девушки, он продолжил целовать ее, пока голова Шурей не легла покорно на его плечо. Последний раз поцеловав ее в подбородок, он опустил руки. Шурей разочарованно шевельнулась и протестующе вздохнула.
Поколебавшись пару мгновений, показавшихся ей вечностью, он вновь послушно поднял руки, и девушка замерла в предвкушении. Но его длинные пальцы, скользнув по ребрам, поднялись к воротнику. Осторожно, словно испытывая ее решимость, он одну за другой медленно расстегнул три верхних пуговицы ее рубашки. Не встретив сопротивления, Сейран опустил голову и начал целовать теперь обнаженные плечи девушки, щекоча ключицы мягкими прядями серебристых волос. Шурей прижалась щекой к его макушке, испытывая непреодолимое желание притянуть его голову еще ближе, но ее руки были прижаты к телу спущенными рукавами сорочки. Словно почувствовав ее дискомфорт, четвертая пуговица расстегнулась сама собой - и руки оказались на свободе, а рубашка сползла на талию, оставив ее по пояс обнаженной. Сейран поднял на нее глаза и встретил затуманенный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Его ладони снова легли ей на грудь, но на этот раз Шурей вздрогнула и, закрыв глаза, шумно втянула в себя воздух. Теперь, когда между ее обнаженной кожей и его ладонью не существовало барьера, ощущения были куда острее. Сейран слегка сжал пальцы и девушка, не выдержав, застонала, выгнувшись навстречу его рукам, беспомощно откинув голову ему на грудь.
- Госпожа? – вопросительно прошептал Сейран, сам теряющийся в тумане ее желания, но пытающийся уцепиться за крохи самообладания и здравого смысла.
Сейран, - лихорадочно пробормотала Шурей, в его руках давно отбросившая и то, и другое. – Сейран!
Его ладони непроизвольно снова сжались, пальцы скользнули вниз, и Шурей окончательно потеряла голову. В отчаянном стремлении отыскать его губы, она повернулась к нему всем телом и вцепилась в широкие плечи, одновременно стараясь стянуть с него рубашку. Наконец, прижавшись к Сейрану, она поцеловала его, вздрогнув от наслаждения, когда ее напряженная грудь коснулась его обнаженной груди. Широкие ладони юноши скользнули от ее плеч вниз по спине, гибкое, сильное тело отзывалось на каждое ее движение.
Время замерло, Сейран стал для нее целым миром. Она хотела быть как можно ближе к нему.
Его горячее дыхание обжигало ей губы, ее длинные темные ресницы щекотали его щеки. Без слов он осторожно, нежно вел ее через незнакомый ей мир чудесных ощущений, и она так же безмолвно позволяла ему делать это. Он знал дорогу и держал ее за руку, и вел ее по неизведанному пути с той же уверенностью, с которой смотрел на мир.
Не отрываясь от ее губ, Сейран перевернул девушку на спину, прижав ее к мятым простыням. Она прерывисто вздохнула и прильнула к горевшему в лихорадке телу – волны желания передавались от кожи к коже, искорками спускались с головы до ног. Доверие, которое Шурей испытывала к этому человеку, стерло все границы, созданные неуверенностью, неопытностью и смущением.
Неровное дыхание опалило шею, и Шурей застонала, согнув ноги в коленях и запустив пальцы в непослушные серебристые пряди.
Услышав этот стон, Сейран, зажмурившись, заставил себя остановиться. Резко вдохнув, он перевернулся на бок, увлекая ее за собой. Потом притянул девушку к себе, обнял за талию и опустил голову ей на грудь. И больше не двигался, чувствуя, как исступленно бьется сердце, как волны страсти немного болезненно, но мягко откатываются назад, оставляя его на берегу немного уставшим, немного дрожащим, немного опустошенным, немного одиноким. Боль в груди вернулась с новой силой, наполняя измученные легкие невыносимым жаром.
Немного недоумевая, почему Сейран остановился, Шурей прижалась к нему, и ее неровное дыхание постепенно успокоилось. Глаза ее неохотно открылись, тени комнаты вновь обрели призрачную форму, в камине затрещали дрова, ярко вспыхнули искры. Потом пришло осознание того, что они пережили и смутное знание того, чего пока не достигли. Она почти ожидала, что ее пронзит запоздалая, полусонная паника, однако страх не приходил, а вместо этого в ней поселилось еще более глубокое чувство доверия к человеку, которого она выбрала для себя. Шурей смущенно уткнулась носом в теплую, уютную ямочку у основания его шеи.
- Я люблю тебя.
- О, я верю вам, - поспешно откликнулся Сейран, медленно, одну за другой застегивая пуговицы на ее сорочке.
- Прекрасно, - она села прямо и обняла его рукой за плечи. Она все еще не могла поднять на него глаза. - Что это значит?
- Это значит, что мы поженимся.
И тут он ей широко улыбнулся - Сейран ничего не мог с собой поделать. Он не стал бы так драматично решать свою судьбу – ни за что на свете, но, тем не менее, решение было принято, и он ничуть об этом не жалел.
Автор: katya_neko ([email protected])
Фэндом: Saiunkoku Monogatari
Бета: нет
Пейринг/Персонажи: Сейран, Шурей, Шока, Рьюки, Джуусан-химе, Шуе, Койю, Рьюшин, Рейшин, Юри-химе, триплет Ран, Сейран/Шурей, легкое Рьюки/Шурей, легкое Рьюки/Джуусан-химе, Рейшин/Юри-химе, Шока/Шокун
Жанр: романс, приключения
Рейтинг: PG-13
Состояние: закончен
Описание: написан по заявке, которая разбудила во мне шиппера-маньяка=3
Посвящение: Okini-chan как заявителю и товарищу-шипперу XD
Предупреждение: 145 страниц чистого текстаXD выставлять где угодно, но только с этой шапкой. Помните о нежной душе автора и копирайтах.
Пока не расцвела сакура
Пролог. Часть 1-2.
Часть 3-4.
Часть 5-6.
Часть 7-8.
Часть 9.
Часть 10-11.
Часть 12-13.
Часть 14-15.
Часть 16. ШокаЧасть 16. Шока
Сейран горел, как раскаленный металл. У него была одна из тяжелейших форм лихорадки - его тело дрожало, даже когда он лежал в забытьи. Ледяной огонь болезни одновременно заставлял его кожу пылать и зубы стучать, и этот странный контраст сводил девушку с ума.
Ему было плохо, и за это Шурей не могла простить ни его, ни себя. В конце концов, она уже полтора дня назад знала, что Сейран был болен, просто не хотела этому верить и выдумывала оправдания его упрямству и отговоркам, а ведь его поведение было верным признаком приближающейся болезни. Если бы Сейран вовремя признался в своем плохом самочувствии, она бы не испытывала сейчас такой мучительный страх. Она бы не терзалась страшными предположениями. Ей не следовало верить ему, не стоило.
А вчера утром он потерял сознание и до сих пор не открывал глаз и не приходил в себя.
- Сейран, - снова и снова шептала она, пытаясь найти правильные слова, вне себя от отчаяния, усталости и страха. - Сейран, пожалуйста, ответь мне.
Ответом ей было лишь молчание ночи и учащенное, хриплое, прерывистое дыхание горящего в лихорадке юноши.
Шурей устало опустилась возле него на колени, сложила руки на кровати, опустила на них голову и еще раз яростно поклялась всем на свете, что никогда в жизни больше не будет доверять словам мужчин. Не будет ни за что, только пусть небо вернет ей здорового Сейрана. Ее неразумного, упрямого, любимого, самого дорогого на свете Сейрана.
Вчерашний день стал для нее кошмаром наяву. Сейран не приходил в сознание, дрожал в ознобе, задыхался и без конца ворочался в постели, скидывал одеяло и подушки, отталкивал прочь ее трясущиеся руки и прохладные руки отца - будто видел один жуткий, нескончаемый, пугающий, тревожный сон и никак не мог из него выбраться. Она обтирала его холодной водой, когда он потел, поддерживала голову, заставляла глотать лекарство. После полудня он стал спокойнее, но когда она отходила, опять издавал какой-нибудь тихий звук, стремительно возвращавший ее обратно.
Теперь он, кажется, действительно спал и выглядел вполне невинно. Его волосы казались очень бледными на фоне темно-серого компресса со льдом, профиль четко вырисовывался в темноте. Шурей невольно улыбнулась, отбросив серебристую прядь с высокого лба. Словно в ответ, его ресницы затрепетали.
- Проснись, Сейран.
Чьи-то легкие пальцы прикоснулись к его горячему плечу. Он открыл глаза и сразу увидел над собой тонкий белоснежный месяц, укутавшийся в пушистое темное облако, словно решив спрятаться от нежелательных людских взглядов.
Сквозь облако этот месяц настойчиво заглядывал в комнату.
Шурей сияющими глазами встретила непонимающий усталый взгляд и прижала его горячую, сухую руку к своим губам в безмолвном жесте благодарности небесам. Так и не проронив ни слова, он опять провалился в сон – самый глубокий за много месяцев.
***
- Госпожа, - тихо вздохнул Сейран, - успокойтесь.
Шурей со зловещим грохотом распахнула огромный сундук, где была сложена его одежда, и схватила первый попавшийся под руку костюм.
- Нет, не успокоюсь!
Рубашка полетела в него первой. За ней последовали штаны.
Ловко поймав и то, и другое, Сейран с трудом откинул в сторону одеяло и, собравшись с силами, сел на кровати, спустив ноги на пол. Он чувствовал себя не лучше, чем корка выжатого апельсина.
Шурей, не веря своим глазам, уставилась на его голые ступни, стоявшие на холодном - холодном - полу! Похоже, он вовсе не собирается образумиться. Это ясно, как весеннее утро, и она сейчас, кажется, лопнет от закипающей злости! Шурей в безмолвном отчаянии вскинула руки к немилосердным небесам.
- А что я такого сделал? – спросил Сейран со всей невинностью, на которую был только способен, зябко поджал пальцы ног, снял через голову старую, пропитавшуюся запахом болезни рубашку и с опаской посмотрел на девушку.
Шурей тут же поспешно отвернулась, аккуратно закрыла крышку сундука и несколько мгновений не отрывала глаз от восточного горизонта, который начинал светить только бледным намеком на весенний рассвет.
Юноша озадаченно вздохнул, пытаясь избавиться от дурманящего головокружения, неловко надел свежую сорочку и попытался застегнуть пуговицы. Но проклятые маленькие вещицы путались и отказывались лезть в петлицы, пальцы его не слушались. Хуже того, у него невыносимо болели глаза. Болела голова.
Его невеселое утро началось с того, что его разбудило мягкое мурлыканье – задумчивая, рассеянная песенка и звуки растапливаемого камина. Это насторожило его - в своей комнате камин он всегда растапливал сам. Довольно долго Сейран не мог понять, где же находится: он мог видеть перед собой знакомый потолок, но это ему мало что давало. Он слышал скрип передвигаемого стула, тихий звон посуды, легкие шаги. Юноша хотел было заговорить, но его горло мучительно горело, к тому же, он сильно ослаб. Наконец ему пришлось изменить положение, хотя тело отчаянно сопротивлялось этому, каждая частичка разума восставала против его усилий, а каждый мускул требовал покоя и отдыха. Дыша неглубоко и часто, наблюдая за болью в груди, которая с каждым вдохом превращалась в глухое настойчивое жжение, Сейран перевернулся на бок и, наконец, увидел Шурей.
Он сразу заметил, что, несмотря на тихую и нежную песенку, она недовольна собой. И, кроме того, невероятно зла на него. С самого его пробуждения Шурей пребывала в ярости, совершенно непонятной для Сейрана и, как оказалось, совершенно безопасной.
Даже когда она злилась, ее глаза лишь становились еще больше и более выразительными. И даже ее раздраженное фырканье казалось ему очаровательным.
Ему нравилось, когда его ругают.
Сейран на секунду задумался, не повредила ли болезнь его мозг. И не повлияла ли она на его мыслительные способности. Да и логику, если на то пошло.
Очередная пуговица, не пожелав залезть в петлицу, больно скользнула острым краем по его пальцам. Он почти зло вздохнул. Как ни посмотри, но простуда никак не могла лишить его способности передвигаться!
Шурей, закусив нижнюю губу, осторожно покосилась в его сторону.
Она помнила, как все эти пуговицы, шнурки и крючки, стоило ей заболеть, становились серьезным препятствием, которое, однако, Сейран преодолевал с завидным упорством. Он упрямо, но неуклюже старался застегнуть рубашку, при этом, как ни удивительно, юноша выглядел скорее надменным, обозленным и раздосадованным, чем беспомощным. И с каждой секундой раздражался все больше.
Девушка вздохнула. Полностью избавиться от волнения, злости на него и себя и страха у нее еще долго не получится, поскольку для этого нужно перестать чувствовать. Но, вопреки рассудку, ее тело само потянулось к юноше.
Сев на край постели, девушка оттолкнула его руки и сама аккуратно застегнула три пуговицы на свежей рубашке. Потом, не желая уходить, начала рассеянно разглаживать несуществующие складки на белом рукаве, ощущая под руками жар предплечья. Чувство вины, мучавшее ее последние два дня, немного ослабло.
И тут Сейран отвернулся и поднес руки к горлу, внезапно закашлявшись. Кашель был сухой, резкий и такой мучительный, что звук его сразу наполнил Шурей ледяной тревогой.
- Где у тебя болит?
- В груди, но это нестрашно, - на самом деле, болело сильно, но Сейран, будучи Сейраном, не мог сказать того, что причинило бы ей еще большее беспокойство. Ему было очень тяжело дышать, однако, несмотря на боль в груди, он попытался успокаивающе улыбнуться.
Шурей лишь сердито сощурила глаза, давая понять, что ему лучше забыть о своих добрых намерениях.
Она вскочила на ноги и взяла со стола поднос с едой. Сейран выжидающе протянул к нему руки. Шурей, не обращая на его жест никакого внимания, начала кормить юношу.
- Я могу сам поесть.
- Да, Сейран, - полностью проигнорировав его слова, Шурей сунула очередную ложку супа ему в рот.
И даже это было чем-то вроде счастья.
Ему нравилось, что Шурей суетится вокруг него, нравилось, что она краснеет, когда смотрит на него.
С Шурей, решил Сейран, он смог бы остаться навсегда. Ему нравился ее голос, нравилось, как она говорит. Он просто обожал ее решительность и упорство. С ней невозможно было быть настороже. Она могла успокоить его, она могла его рассмешить. И, что самое важное, с ней он чувствовал себя уютно. Она была его домом.
С этой мыслью Сейран игриво наклонился вперед, одарив девушку обворожительной улыбкой.
Она тут же взметнула на него рассерженные карие глаза.
- Знаете, когда вы начинаете злиться, госпожа, из вас так и сыплются искры. Очень соблазнительно.
Шурей на мгновение изумленно открыла рот, недоверчиво уставившись на него, потом быстро отвела взгляд, чтобы скрыть выражение своего лица, и нервно поставила миску обратно на поднос.
- Что ты сказал? – выдавила Шурей, хватаясь за воду.
Он улыбнулся, и, склонив голову, посмотрел на нее не без лукавства. Она протянула чашку Сейрану, чтобы тот сделал глоток. Тот взял стакан и кивком поблагодарил ее.
- Очень соблазнительно, - поднеся к губам воду и сделав пару глотков, повторил юноша.
Глаза его смеялись.
Шурей последовательно покраснела, побледнела и фыркнула. Решительным шагом она прошествовала к столу, со стуком оставила на нем поднос и, вернувшись к Сейрану, села рядом с ним на кровать. Потом, повернувшись, запустила пальцы в его шевелюру и осторожно потянула за волосы, заставляя его склонить голову и прижаться лбом к ее лбу.
- Жар вроде бы спал, – в явном замешательстве объявила она, не найдя разумной причины его поведению. Юноша лишь продолжал улыбаться загадочной, нервирующей улыбкой.
Шурей чувствовала, что щеки ее горят, но это было ничто по сравнению с тем ураганом смущения, который поднялся в ее душе. Она была уверена, что не привлекала его, тем более, когда была в таком ужасном настроении, и, тем не менее, он делал все, чтобы убедить ее в обратном.
Его глаза постепенно потеплели, и он поцеловал ее, скользнув губами по мягкой коже виска. Шурей невольно закрыла глаза и улыбнулась. Он нашел одну ее ладонь, затем вторую. Прижавшись щекой к ее щеке, нежно положив руку ей на спину, даже сквозь одежду наслаждаясь прохладой ее кожи, ее мягкостью, Сейран провел рукой вниз по ее позвоночнику.
Позади них раздалось негромкое, сухое, но очень насмешливое покашливание. Приятная дымка, окутавшая их, тут же рассеялась, прерывая короткий момент близости.
Обнаружив на пороге комнаты Энсея, Шурей второй раз за день изумленно раскрыла рот. Сейран отреагировал на его появление почти так же, но рот ему все-таки удалось оставить закрытым. Потом, осознав, какую картину они собой представляют, молодые люди отскочили друг от друга, как дети, которых застали в чужом саду.
Энсей ухмыльнулся и прислонился спиной к косяку открытой двери. Он, как никогда, пребывал в веселом расположении духа, его лицо озаряла самодовольная, но очаровательная улыбка. Не дав парочке времени прийти в себя, он быстро пересек комнату и плюхнулся на ставший свободным стул возле кровати.
Сейран настороженно сузил глаза, однако растерял весь устрашающий эффект хрипло раскашлявшись.
В ответ Энсей поднял брови и уставился на друга. Обычно Сейран сопровождал Шурей повсюду. Но сейчас, бледный, с потрескавшимися губами и странно блестевшими глазами, он выглядел так, как будто был не в состоянии пойти никуда. Более того, Шурей, демонстративно застывшая на месте и явно недовольная его вторжением, нисколько не была смущена на этой новой стадии их отношений.
Энсей снова усмехнулся и сел удобнее, являя удивительное отсутствие любопытства и угрызений совести для человека, невольно спугнувшего чужую нежность. По лицу его было видно, что он закончил строить разные догадки и пришел к какому-то заключению. По личному же мнению Сейрана, выглядел он до нелепости довольно, и воплощал в себе все самое ужасное, вездесущее и неотвратимое.
- Ну, кормят тебя, по крайней мере, неплохо, - с обезоруживающей простотой заметил Энсей, тоскливо косясь на суп, омлет и огромный ломоть хлеба.
Сейран покачал головой.
- Неужели я не слышу никаких вопросов? Что это, внезапно проснувшееся в тебе благоразумие?
- Это терпение. Если мне суждено что-то узнать, значит, со временем обязательно узнаю, - философски пробормотал Энсей, потянувшись за приглянувшимся куском хлеба. - Шока-сама хотел поговорить с вами.
***
Небо казалось темно-голубым, но словно сияло радостью, по нему не спеша плыли редкие облака. Тоненькие деревья изо дня в день покрывались светло-зелеными листьями, щедро даря своим немощным древним товарищам пьянящий воздух. Старый сад, хоть и совсем пустой, был полон весеннего очарования.
Шока встал, когда молодые люди медленно вышли из дома.
Заботливо закутанный с головы до ног в белое стеганое покрывало, Сейран нес голову так высоко, что казалось, будто он одет в плащ. Одновременно гордый и непритязательный вид, распущенные серебристые волосы, прозрачные светло-зеленые глаза и бледная кожа – он, как никогда, напоминал существо из другого мира.
Невыразимо серьезное выражение строгого лица, с которым он отвесил хозяину весьма почтительный легкий поклон, только усилило это фантастическое впечатление.
Шока, таинственно улыбнувшись собственным мыслям, снова занял свое место и поманил детей рукой.
Сейран опустился на стул, стоявший напротив хозяина. Шурей застенчиво села рядом с ним, не очень близко и не очень далеко. Сегодня она казалась одновременно счастливой и молчаливой, деловитой и настороженной.
- Завтра я хотел бы поговорить с младшим братом и его женой.
Шурей довольно недоверчиво взглянула на отца.
Сейран кивнул. Он хорошо помнил эту семью – приемных родителей Койю. Красивая, часто улыбающаяся женщина и острый, как отточенный клинок, эксцентричный мужчина, прячущий хитрые улыбки за перманентным веером. Нельзя было себе представить более нетерпеливого, деспотичного и капризного человека - каждый раз, когда он разговаривал с последним, Сейран чувствовал себя так, будто вступил в беседу с лисой, к тому же, очень бдительной, ибо Рейшина выдавали проницательные зеленые глаза.
Шока опять чуть улыбнулся, видя их растерянность. Эта улыбка забавно прочертила тонкие морщинки вокруг полуприкрытых мудрых глаз.
И внезапно Сейран осознал истинную причину, крывшуюся за желанием хозяина поговорить с младшим братом. Все сказал ласковый тембр голоса Шоки и мягкий взгляд глаз с темными короткими ресницами. Он почувствовал огромное волнение, но ему показалось, что благоразумнее скрыть это чувство.
Однако Шурей зачарованным вздохом подтвердила то, что уже понял Сейран.
- Хозяин, - наконец выдохнул юноша, не отрывая взгляда от горизонта. Три простых слога выразили сильные узы, навсегда привязавшие его к этому необычному человеку. Рядом с ним он неизменно испытывал то спокойствие, которое нисходит на любое создание, когда оно ощущает, что его поведение, присутствие и поступки приятны и приносят спокойствие тем, кому оно пытается помочь. Даже пятнадцать лет спустя юноша готов был без сомнений принять любую веру этого мудрого мужчины как свою собственную.
Сейран вспомнил Хозяйку и день ее смерти - с того дня так много изменилось.
Обычно он любил грозу. Ему нравился запах, который она приносила, ее энергия, ее безграничная упоительная сила. Но та гроза – словно рыдающее от отчаяния небо - лишила его присутствия духа. Никогда Сейран не забудет ошеломляющую в своей трагичности картину – его прекрасная, нежная Хозяйка, в последней мольбе протягивающая к нему тонкую руку, его добрый Хозяин, беспомощно державший умирающую жену на руках.
И он дал обещание, навсегда привязавшее его к этой семье. Затем бережно подхватил на руки напуганную грозой, но совершенно выздоровевшую Шурей. На этот раз малышка не сопротивлялась, а, наоборот, положила головку ему на плечо и через несколько минут уснула; он отнес ее наверх, в спальню и, уложив ее в кровать, тоже забылся в теплом присутствии маленького, ни о чем не подозревающего существа.
А Шока еще много часов не мог сдвинуться с места. Он сжимал жену в объятиях и укачивал ее хрупкое тело, пока слезы не высохли на его усталых глазах. Так они вместе встретили восход солнца.
Пришло утро, и с ним в их осиротевшую маленькую семью пришло горе. Сейран тогда думал, что Шока сойдет с ума. Он никогда не забудет тот безумный взгляд, который поселился в глазах у мужчины, когда тот понял, что душа его жены отошла.
Сейран опустил голову и уставился на свои руки, пытаясь отогнать странную, влажную серебристую мглу, застилавшую глаза. Печаль была так сильна, будто это случилось вчера. Шурей ничего не сказала, но взгляд ее выразил ответную душевную боль, тем не менее, скорее похожую на отражение чувств, чем на истинный порыв.
Шока задумчиво и немного грустно усмехнулся. Можно было крепко зажмурить глаза и плотно заткнуть уши, чтобы не наблюдать быстро разворачивающихся событий, но даже слепой и глухой не могли бы не признать всей прелести и гармонии зарождения взаимных чувств, зарождения любви из чистой привязанности, робко пробудившейся к жизни после долгой и нежной дружбы.
Он был Волком ветра – легендарным убийцей, несравненным убийцей. Он был хитрым и быстрым, и мог убить любого по приказу императора, убить, не оставив и следа. Он был хуже Дьявола, ибо Дьявол не имеет плоти, чтобы нести разрушение, по жилам Дьявола не струится горячая кровь. Он лучше всех знал, какие страдания могут принести человеку удары судьбы, какие могут нанести обиды. Пережитая несправедливость всегда подобна лезвию ножа – острому и беспощадному, а раны от нее, рваные, болезненные, словно отравленные ядом, никогда не заживают.
Тринадцатилетний мальчик, которого они когда-то нашли в снегу – весь серо-серебристый и алый на белоснежном – был беспощадно загнан в угол, как никто другой. Волей небес ему было дано многое, и многое было отнято, все, что можно было испытать, было испытано, и храбро сражавшаяся хрупкая жизнь была небрежно вышвырнута на обочину, как что-то бесполезное, той же рукой судьбы, которая десяток лет назад даровала ему необыкновенный талант. Изгнанный принц пережил то, что давно сломало бы более слабого человека.
Он, наконец, вырос, этот безутешный ребенок, всегда отдававшийся собственной молчаливой грусти целиком, погружавшийся в нее с головой, как это свойственно только взрослым людям. Отважно, но безуспешно пытаясь забыть о невыносимой боли, Сейран инстинктивно воздвиг холодную непробиваемую стену между собой и остальным миром, и оттого неизменно казался таким одиноким. Внутренне терзаясь самоосуждением, он порой вел себя сдержанно, холодно, однако, несмотря на подавленное, настороженное состояние его души, Шока никогда не замечал в Сейране и следа недовольства судьбой, озлобления, как это часто бывает, или, тем более, мелочной мстительности. Принц, неизменно движимый благородством и любовью к их семье, выполнил свое обещание и теперь ему, Шоке, настало время выполнить свое.
- Сейран, - мягко позвал юношу он, - Сейран.
Юноша повернул к нему слегка посветлевшее лицо, но продолжал терпеливо молчать.
- Ты сумел пережить многое с тех пор, как родился принцем. Печально, что тебе пришлось повидать столько смертей, мой мальчик, но я счастлив, что ты остался в живых. Воспоминания, даже самые тягостные, не живут вечно в душе человека. Я желаю тебе счастья. Не позволяй счастью выскользнуть из рук без борьбы.
Шока замолчал, но его взгляд сумел передать всю ту смесь гордости и тревоги, которую он не мог выразить словами.
Сейран отвернулся. Он был тронут. Шурей заметила это, но не осмелилась сказать ни слова. Ей хотелось обнять его за шею и прижаться лицом к его плечу. Ей захотелось накричать на него. Но она лишь до боли закусила нижнюю губу и промолчала.
Шока, покачав головой, продолжил:
- Тебе больше не нужно наказывать себя за совершенные давным-давно грехи. Живи для себя и имей смелость желать будущего.
Сейран внезапно снова почувствовал себя тихим, замкнутым подростком, которому ласково говорили утешающие слова. Какая-то прежде дремавшая неумелая, нежная и наивная частица его окаменевшего сердца в этот момент вздрогнула и с нелепой вспышкой радости проснулась, и тут же заставила испугаться своего пробуждения.
- Чего же ты хочешь, Сейран?
Он хотел научиться мечтать. Хотел видеть большие карие глаза, доверчиво смотрящие на него, лукаво улыбавшиеся ему. Хотел чувствовать в своих руках мягкие пряди длинных иссиня-черных волос. Хотел видеть прекрасное лицо, обращенное к нему с выражением чистого счастья. Слышать звонкий голос, приветствующий его, когда он переступает порог их дома.
Слышать звук ее шагов, когда она суетится по хозяйству. Слышать ее удивленный вздох в ответ на новое открытие.
Он хотел быть рядом с ней.
Он хотел любить ее.
На одно сумасшедшее мгновение Сейрану показалось, что он высказал все свои мысли вслух, и он отшатнулся, слегка побледнев. Потом, поймав на себе понимающий взгляд Шоки, опустил плечи и заставил себя успокоится.
И только успокоившись, осознал, что под слоем приходящих и уходящих желаний, порывов, снов и химер, всегда будет скрываться лишь одно: он хотел, чтобы она была счастливой. Даже если это оставит его ни с чем, даже если ради этого ему придется отдать свою мечту другому человеку, более подходящему, более состоятельному.
Именно в этом Шурей проигрывала чудовищно: у Сейрана не было ни семьи, которая бы в случае необходимости пришла на помощь, ни положения, ни связей, ни власти, которая могла бы в чрезвычайной ситуации принести ей поддержку.
И все-таки некая ничтожная доля его души, словно избалованный ребенок, отказывалась предавать собственные чувства.
Сейран поднял правую руку, словно ища опоры, и Шурей с улыбкой взяла ее.
Шока давно заметил, что его дочь полностью раскрывала особенности своего характера только перед Сейраном. Более того - она обладала им, будто он давно составлял часть ее жизни и останется с ней и в будущем.
Их отношения никогда не были ни шумными, ни многословными, чувства были слишком сдержанны, не бурлили и не выплескивались через край, но тем сильнее ощущалась глубина взаимного влечения, сопереживания и понимания.
Счастье в уголках губ, мягкая задумчивость в серых и светло-карих глазах – вот лишь несколько знаков, тем не менее, лучше всяких слов говоривших о близости и любви, железной независимости Сейрана, радости и тревоге Шурей.
Шока последний раз внимательно посмотрел на них и медленно склонил голову в знак согласия.
***
- Я люблю тебя, - жалобно и тихо сказала она. – Я люблю тебя.
Она сидела посреди его разложенной для сна постели и до этого момента неторопливо и задумчиво расчесывала волосы. Теперь же гребень выскользнул из ее дрожащих рук, а сама она в панике отвернулась, с унынием гадая, хватит ли у нее сил, чтобы остаться на месте.
Не то чтобы Шурей боялась, что Сейран грубо обойдется с ней, но допускала, что он способен ответить ей с такой степенью непонимания и небрежности, которые могут стать для нее болезненным ударом.
Она долго собиралась с духом, чтобы сказать правду, однако нежность, которая копилась в ней все эти годы и, наконец, вылилась в трех простых словах, была воистину поразительной, даже для нее самой.
К ее облегчению, он перенес подобное излияние чувств спокойно, даже слишком спокойно, словно не поверил ни единому ее слову. Лишь приподнялся на локтях, непонимающе глядя на нее, и в замешательстве моргнул.
Несмотря на решимость стараться изо всех сил, но на всякий случай приготовиться к провалу, какая-то часть ее сердца - очень эмоциональная часть - в этот момент разбилась на мелкие кусочки. Шурей как то сразу сникла и еще более тихим голосом произнесла:
- Я люблю тебя так сильно, что и ты должен хоть немного любить меня.
Потому что она хотела провести с ним каждый день, каждую ночь. Она хотела разделить с ним каждый секрет, каждый страх, не могла ни на минуту забыть о нем, не могла не думать, как он себя чувствует, о чем размышляет, весело ему или грустно. Она хотела быть с ним и любить его до конца жизни. Она отдавала ему все: свою привязанность, нежность, мысли, надежды, внимание.
Эта любовь была не той любовью, что возникала с первого взгляда, лежала на самом виду, на поверхности сердца, читалась в каждом взгляде и каждом слове. Нет, это была любовь глубокая, спрятанная в самой сердцевине ее существа, естественная, неискоренимая, неотделимая и вечная.
Не в силах совладать с эмоциями, она снова почувствовала себя маленькой девочкой, беспомощной, слабой, неспособной победить, когда речь идет о любви. Подавляемая всеми силами души неуверенность начала превращаться в тихое раздражение и еле скрываемую непоседливость. Ей стало душно и жарко, не то от растопленного камина, не то от волнения.
А он продолжал молча смотреть на нее, пока недоверие в его серебристых глазах не стало до боли напоминать неуверенность в себе и страх ошибиться в выводах. Лицо его оставалось по-прежнему твердым - ни улыбки, ни неудовольствия, ни гнева, ни удивления.
Внезапно, без всякого предупреждения, терпение у нее лопнуло; наверное, болезнь любимого человека и собственный страх ослабили и истощили его.
Она качнулась вперед, наклонила голову и начала его целовать, заставив юношу недоуменно вздрогнуть. Из всех неожиданных виражей его достаточно странной судьбы этот, несомненно, был самым неожиданным. Сейран никогда бы не подумал, что подобное возможно, и, тем не менее, губы его госпожи прикасались к его губам, легко и нерешительно, а потом вдруг очень даже решительно. Ее руки скользнули по его груди, затем по животу. Не выдержав, Сейран ловким движением вскочил и сел прямо, мягко отстранив девушку. Потом почти перестал дышать, смотря на нее со странной смесью задумчивости, удивления и растерянности. Шурей лишь мысленно пожала плечами. Она отчетливо сознавала, что собирается сделать, ее разум давно оценил значение предстоящего поступка, и она решила, что подобный отчаянный шаг никак не усугубит ее замешательства и стыда, а может быть, и напротив, успокоит ее. В кои-то веки она держала в руках зримую и осязаемую частицу истинного счастья, а не мечту и не плод воображения, и она хотела бороться за это мечту.
- Ты должен жениться на мне, – Шурей довольно рассерженно посмотрела на него и представила, какой у них растрепанный вид.
В другое время, соединив ее слова, тон, которым они были сказаны, и обстоятельства, он обязательно рассмеялся бы, но сейчас сожаление нестерпимо жгло его изнутри, а ответственность душила, железными тисками заставляя тщательно подавлять свои настоящие чувства.
Сейран притянул ее к себе, но, в отличие от нее, не стал целовать. Обнимая ее, он прерывисто дышал, словно преодолел немало препятствий, пока не оказался здесь, пока не достиг ее. Возможно, он был еще слишком слаб, чтобы быстро собраться с мыслями, и она сквозь одежду чувствовала, как горит в легкой лихорадке все его тело. Было похоже, что слова и чувства буквально переполняли его, но Сейран все еще был в затруднении, как именно начать разговор.
Боясь спугнуть друга, Шурей терпеливо молчала и дышала не так глубоко, как он, но так же часто. Она закрыла глаза и прижалась щекой к его груди. Тонкая струна взаимопонимания, которая всегда соединяла их, снова протянулась от нее к нему, снова принесла ей утешение, от которого она никогда не смогла бы отказаться. Волна абсолютного покоя ласково коснулась ее души, она постепенно росла и становилась все нежнее, заливая ее теплом.
Наконец, после долгой внутренней борьбы Сейран вздохнул, словно на что-то решившись.
- Госпожа, вы же знаете, кто я такой.
Шурей мгновенно поняла и без того легко предсказуемый ход его мыслей и прервала его, прежде чем он успел договорить:
- Не понимаю, какое именно отношение ко всему этому имеют обстоятельства твоего рождения, - размеренно и спокойно сказала, хотя глаза ее вдруг стали холодными, уверенными, почти жесткими. - В самом деле, если бы это действительно имело для меня – для нас - какое-нибудь значение, я бы никогда не стала рассматривать личность бывшего принца на роль моего мужа в первую очередь.
Услышав, как она произнесла «муж» и «нас», Сейран непроизвольно сжался. На него точно вылился ушат ледяной воды. Никогда еще в своей жизни он не был «мы».
И это местоимение разбудило в нем новый страх и новую ответственность.
Перед его мысленным взором прошли бесчисленные кровавые сцены, свидетелем которых он был, во всей своей мрачной неприглядности и бессмысленной жестокости, поля сражений, мертвые тела его врагов. Шурей почти ничего не знала об этих страшных картинах его памяти, и, в любом случае, ее добрая душа не признала бы взятой им на себя вины.
Поэтому Сейран отчетливо понимал, что сейчас он может спокойно отдохнуть. Закрыть глаза и постараться забыть хоть малую часть болезненных воспоминаний. Его семья, люди, которых он любил, были живы и находились именно там, где им нужно было находиться – рядом с ним. И все же его сердце – это бесполезное, безнадежное сердце – все еще боялось забвения, оно боялось проснуться и обнаружить, что кто-то ушел, кто-то исчез, кто-то сломался. Оно боялось призраков боли, неизменных спутников пробуждения, которые способны спасти и прошептать проклятие – и все в одном слове.
Когда в стране два правителя, народ ждут одни страдания. И поэтому он поклялся не оставлять после себя потомства, ибо пока будут жить его дети и будут жить дети Рьюки, над их страной, словно грозовая туча, будет нависать угроза гражданской войны.
- Когда мы поженимся, у нас будут дети, - начал он, и был тут же перебит коротким вздохом.
- Нет, не будут.
Удивленные серебряные глаза словили ее взгляд и смотрели на нее, пока она не сдалась и не опустила голову. Длинные темные волосы закрыли лицо и она, радуясь этому, крепко зажмурилась. Она не хотела смотреть в эти глаза и видеть, как приходит туда понимание, разочарование, как уходит оттуда желание и тепло. В последние дни она замечала, как постепенно поселяется в них покой, и отчетливо осознавала, как на самом деле хрупок этот мир в его глазах. Она молилась не нарушить этот мир.
Но Шурей знала, что пришло время раскрыть ему свою тайну, как раскрывала прежде множество других. И, собрав в себе остатки мужества, она заставила себя рассказать Сейрану все то, что несколько лет назад сообщил ей доктор Йо: о своей неспособности иметь детей, о загадочных причинах этого бесплодия и своих чувствах.
К ее изумлению, исповедаться оказалось не так уж сложно. Было мучительно стыдно, было страшно, но чем больше она говорила, тем более плотный слой спокойствия покрывал ее растревоженную душу. И постепенно она нашла в себе силы поднять голову.
Некоторое время они просто сидели напротив друг друга, не говоря ни слова, лишь тихо дышали, черпая друг в друге тот покой, которого недоставало ни одному из них. Читая в глазах друг друга ответы, они постепенно учились смирению – это был сложный урок, который, тем не менее, необходимо было усвоить.
Шурей почувствовала, как слезы щекочут ей горло. Сейран был здесь, рядом с ней, живой и невредимый, хотя и немного другой, немного более грустный и задумчивый. Но люди меняются, страдают и забывают страдания, радуются и несут в себе память о радости всю оставшуюся жизнь.
Внезапно рука юноши без предупреждения сомкнулась у нее на запястье и твердо потянула к себе.
Он, наконец, понял то, что хотел сказать ему Шока. Да, он, изгнанный принц, был одинок и сломлен. Он был ближе к демону, чем все остальные, и только смерть смоет всю ту кровь, которая навсегда останется на его руках. Только смерть позволит ему забыть всю ту боль, которая ни на минуту не оставляла его во сне. Смерть сотворила эту скорбь и смерть заберет ее прочь.
Но он также знал, что теперь только смерть могла разлучить его и Шурей. И оставалось одно – жить, жить изо всех сил рядом с любимым человеком.
- Госпожа, - промурлыкал Сейран глубоким, глухим голосом. Его губы коснулись ее губ и задержались там на мгновение, мягкие и нежные.
- Шурей, - он спустился ниже, к основанию ее шеи.
- Шурей, - Сейран скользнул к четко очерченной ключице, омывая ее маленькими поцелуями и укусами.
Казалось бы, все ее тело тянулось на звук собственного имени, пробуждаясь и дрожа. Шурей вцепилась свободной рукой в его предплечье и закрыла глаза, ощущая под губами мягкие пряди волос. Все эти ощущения, смешавшись в своей восхитительности, стали настолько невыносимыми, что она не выдержала. Усилием воли заставив себя разжать пальцы, девушка легонько, но настойчиво толкнула Сейрана вниз, и юноша, инстинктивно сопротивляясь ее рукам, неохотно, медленно, но все же опустил голову на кровать. Серебряные волосы рассыпались по подушке, выразительные зеленоватые глаза с длинными пепельными ресницами растерянно посмотрели на нее снизу вверх, и Шурей опять застыла, околдованная.
Нечаянно девушка скользнула пальцами по обнаженной ключице в вырезе его рубашки, и на этот раз замер Сейран, зато она, наконец, вспомнила, как правильно дышать. Запустив пальцы под его одежду, она провела ладонью по обнаженной груди, наслаждаясь теплом его кожи. Он задрожал. Наклонив голову, Шурей проложила дорожку поцелуев от упрямого подбородка к губам и слегка отстранилась. Их неровное дыхание смешалось.
- Госпожа, - его голос был одновременно мягким и предупреждающим, просящим и успокаивающим, и он озадачил девушку. Но потом Шурей вспомнила прерванный Энсеем утренний разговор и невольно расплылась в улыбке.
- Достаточно соблазнительно? Но, Сейран, я чувствую себя более соблазненной, чем ты, хотя ты ничего не делаешь. Странно, как ты думаешь?
- Я думаю, - его серо-зеленые глаза потемнели, - что вы играете с огнем, моя госпожа.
Запутавшись пальцами в ее волосах, он притянул девушку к себе и поцеловал. И целовал до тех пор, пока она не издала чуть слышный стон.
- Предполагается, что я должна тебя соблазнять.
- Предполагается, что никто не должен никого соблазнять до свадьбы, - достаточно сухо откликнулся он, отстраняясь.
Никак не отреагировав на такое заявление, Шурей снова потянула его голову к себе.
- Поцелуй меня.
Он повиновался, молча удивляясь этой открывшейся в ней для него бескомпромиссной стороне.
- Все, - с трудом оторвался он от любимой девушки. – Я чувствую себя достаточно соблазненным.
Шурей с огромным сомнением – чем невероятно насмешила Сейрана - посмотрела на него и потянулась к своему поясу, успев развязать его до того, как он схватил ее за руки. Ее платье сползло до пояса, открыв его взгляду тонкую нижнюю рубашку. Веселая улыбка так же стремительно, как и ткань, сползла в его губ.
- Госпожа, - внезапно охрипшим голосом пробормотал он, - чего вы добиваетесь?
Шурей задумалась. Идеально было бы, чтобы вся семья во главе с дядей Рейшином сейчас ворвались сюда, застали их вдвоем и в ту же секунду заставили Сейрана жениться на ней. Но, к сожалению, сейчас в особняке не было даже отца.
Шурей покраснела от собственных же мыслей, но, тем не менее, храбро ответила:
- Дотронься до меня, - невинное и откровенное желание, которое он прочитал в глазах девушки, обезоружило его.
Чувствуя, как начинает кружиться голова, Сейран сел прямо, облокотившись на высокую спинку кровати и, повернув ее спиной, притянул к себе за плечи, усадив между согнутыми в коленях ногами.
Шурей повернула голову, чтобы видеть его лицо, но юноша тут же воспользовался этим, целуя открывшуюся ему часть шеи. Его правая рука скользнула по ее талии и осторожно легла на грудь. У Шурей перехватило дыхание - ей показалось, что горячая ладонь прожгла легкую ткань нижней сорочки. Сейран, закрыв глаза, слегка прикусил тонкую кожу ее шеи и в тоже время положил левую руку на вторую грудь. Не обращая внимания на участившееся дыхание девушки, он продолжил целовать ее, пока голова Шурей не легла покорно на его плечо. Последний раз поцеловав ее в подбородок, он опустил руки. Шурей разочарованно шевельнулась и протестующе вздохнула.
Поколебавшись пару мгновений, показавшихся ей вечностью, он вновь послушно поднял руки, и девушка замерла в предвкушении. Но его длинные пальцы, скользнув по ребрам, поднялись к воротнику. Осторожно, словно испытывая ее решимость, он одну за другой медленно расстегнул три верхних пуговицы ее рубашки. Не встретив сопротивления, Сейран опустил голову и начал целовать теперь обнаженные плечи девушки, щекоча ключицы мягкими прядями серебристых волос. Шурей прижалась щекой к его макушке, испытывая непреодолимое желание притянуть его голову еще ближе, но ее руки были прижаты к телу спущенными рукавами сорочки. Словно почувствовав ее дискомфорт, четвертая пуговица расстегнулась сама собой - и руки оказались на свободе, а рубашка сползла на талию, оставив ее по пояс обнаженной. Сейран поднял на нее глаза и встретил затуманенный взгляд из-под полуопущенных ресниц. Его ладони снова легли ей на грудь, но на этот раз Шурей вздрогнула и, закрыв глаза, шумно втянула в себя воздух. Теперь, когда между ее обнаженной кожей и его ладонью не существовало барьера, ощущения были куда острее. Сейран слегка сжал пальцы и девушка, не выдержав, застонала, выгнувшись навстречу его рукам, беспомощно откинув голову ему на грудь.
- Госпожа? – вопросительно прошептал Сейран, сам теряющийся в тумане ее желания, но пытающийся уцепиться за крохи самообладания и здравого смысла.
Сейран, - лихорадочно пробормотала Шурей, в его руках давно отбросившая и то, и другое. – Сейран!
Его ладони непроизвольно снова сжались, пальцы скользнули вниз, и Шурей окончательно потеряла голову. В отчаянном стремлении отыскать его губы, она повернулась к нему всем телом и вцепилась в широкие плечи, одновременно стараясь стянуть с него рубашку. Наконец, прижавшись к Сейрану, она поцеловала его, вздрогнув от наслаждения, когда ее напряженная грудь коснулась его обнаженной груди. Широкие ладони юноши скользнули от ее плеч вниз по спине, гибкое, сильное тело отзывалось на каждое ее движение.
Время замерло, Сейран стал для нее целым миром. Она хотела быть как можно ближе к нему.
Его горячее дыхание обжигало ей губы, ее длинные темные ресницы щекотали его щеки. Без слов он осторожно, нежно вел ее через незнакомый ей мир чудесных ощущений, и она так же безмолвно позволяла ему делать это. Он знал дорогу и держал ее за руку, и вел ее по неизведанному пути с той же уверенностью, с которой смотрел на мир.
Не отрываясь от ее губ, Сейран перевернул девушку на спину, прижав ее к мятым простыням. Она прерывисто вздохнула и прильнула к горевшему в лихорадке телу – волны желания передавались от кожи к коже, искорками спускались с головы до ног. Доверие, которое Шурей испытывала к этому человеку, стерло все границы, созданные неуверенностью, неопытностью и смущением.
Неровное дыхание опалило шею, и Шурей застонала, согнув ноги в коленях и запустив пальцы в непослушные серебристые пряди.
Услышав этот стон, Сейран, зажмурившись, заставил себя остановиться. Резко вдохнув, он перевернулся на бок, увлекая ее за собой. Потом притянул девушку к себе, обнял за талию и опустил голову ей на грудь. И больше не двигался, чувствуя, как исступленно бьется сердце, как волны страсти немного болезненно, но мягко откатываются назад, оставляя его на берегу немного уставшим, немного дрожащим, немного опустошенным, немного одиноким. Боль в груди вернулась с новой силой, наполняя измученные легкие невыносимым жаром.
Немного недоумевая, почему Сейран остановился, Шурей прижалась к нему, и ее неровное дыхание постепенно успокоилось. Глаза ее неохотно открылись, тени комнаты вновь обрели призрачную форму, в камине затрещали дрова, ярко вспыхнули искры. Потом пришло осознание того, что они пережили и смутное знание того, чего пока не достигли. Она почти ожидала, что ее пронзит запоздалая, полусонная паника, однако страх не приходил, а вместо этого в ней поселилось еще более глубокое чувство доверия к человеку, которого она выбрала для себя. Шурей смущенно уткнулась носом в теплую, уютную ямочку у основания его шеи.
- Я люблю тебя.
- О, я верю вам, - поспешно откликнулся Сейран, медленно, одну за другой застегивая пуговицы на ее сорочке.
- Прекрасно, - она села прямо и обняла его рукой за плечи. Она все еще не могла поднять на него глаза. - Что это значит?
- Это значит, что мы поженимся.
И тут он ей широко улыбнулся - Сейран ничего не мог с собой поделать. Он не стал бы так драматично решать свою судьбу – ни за что на свете, но, тем не менее, решение было принято, и он ничуть об этом не жалел.
@темы: Фанфикшен-автор, Фанфикшен